Я пьяна. В квартире срач. I am happy very much! (с)

Прекрасная korieversson написала как-то пост про разные постановки Макбета, крутой разбор, вот здесь можно почитать:
https://korieversson.livejournal.com/577895.html

И я пыталась написать коммент, но получилось как-то длинновато, так что чего бы не написать пост размышлений на тему фильма 2015 года с Фассбендером и Марийон Котийяр в главных ролях. Я о нем когда-то оставила очерк, мне этот фильм очень понравился своей атмосферностью, но о нем можно сказать куда больше с совсем иной точки зрения.

"Макбета", конечно, называют "шотландской пьесой", и в этом кроется жестокая ирония. Потому что на самом деле это - анти-шотландская пьеса. Я поясню.

Шекспир никогда не чурался кровавости и жестокости, но "Макбет" знаменит тем, что это - самая кровавая и жестокая его пьеса. Здесь практически нет комик релифа, а тот, что есть, на самом деле скорее пугающ, чем забавен. Здесь тяжеловесный язык, переполненный зловещими метафорами. Здесь все пропитано потустронним - ведьмы, призраки, сумасшествие (а ведь сумасшествие в британском фолклоре ничто иное, как переход разума человека в потусторонний мир, человек больше не владеет собой, над ним властвуют духи, недаром одним из крылатых выражений в английском для описания безумия является "gone with fairies", бкв. "унесенный феями/эльфами"). Описываемое общество - это общество военных, жестокое и агрессивное. Причем эти воины не воспеваются как отважные прекрасные герои с налетом романтики, это именно что проженные вояки. Не нужно никаких экранизаций, чтобы представить себе, как эти воины дерутся на поле боя - как викинги, безумно и яростно, не чураясь рубить руки-ноги-головы налево и направо. Это не красивые поединки, это кровавое месиво.

Другими словами, это варварское общество. Цивилизация здесь только в зачатке, у них есть король и замки, но все это очень далеко от гламура, роскоши, даже закона. Все построено на каких-то понятиях, кодексе чести и тому подобное. Это - взгляд англичанина на средневековую (и не только) Шотландию. Шекспир мог быть кем угодно, их даже могло быть несколько, но кто бы это ни был, одно очевидно - этот человек или эти люди были англичанами, и при этом большими патриотами Англии. Для них Шотландия - это ярый и непокорный сосед-враг на диком и холодном севере, который верит в духов даже больше, чем в бога. А это важный момент, ведь в Шотландии по сей день вера в потусторонее очень, очень сильна. 56% населения категорически не верят в бога, но 100% населения при этом совершенно искренне верят в домовых, эльфов, призраков и духов. В Англии картина выглядит ровно наоборот - это довольно набожная нация, не так, как нам это привычно, не как итальянцы, к примеру, но в бога и Христа они в целом чаще верят, чем нет. Зато совершенно не верят во всякие "сказки". Они любят пощекотать себе нервишки во всех этих "the most haunted house in England". Шотландец этого не любит совсем - он боится призраков, каждый из них может рассказать вам историю о том, как столкнулся с призраком, и как это было страшно, и как у них до сих пор что-то болит после этой встречи. Для них это не развлечение, но пугающая реальность. Если вам рассказывают про то, как домовой украл что-то в квартире, не вздумайте смеяться - вы смертельно оскорбите шотландца. Равно как и ирландца, кстати. А вот англичанин оскорбится, если вы не засмеетесь и не оцените шутку. Причин для этого несколько - и мифы, и влияние кельтов и викингов. Но в первую очередь это все-таки окружающая среда, природа. Слишком многое в жизни - а часто и сама жизнь - зависит от природы и погоды. Когда ты в шотландских горах, и приходит шторм, и начинает завывать ветер, поверьте мне, вы не удивитесь уже ничему, ни духу, ни эльфу, ни дракону. Для англичан это всегда было одним из доказательств того, что Шотландия - это что-то дикое и нецивилизованное, недружелюбное. Даже в то время, когда Шотландия была куда прогрессивнее и в науке, и в политике, и в экономике, и в культуре, чем сама Англия. Это и по сей день так местами, но представления не изменились. Шотландцы в свою очередь, разумеется, считают англичан неженками, ворами, дураками, мошенниками и сволочами. Все взаимно.

Шекспир жил и, главное, писал "Макбета" во времена правления Якова Первого Английского - и Шестого Шотландского. Яков был известен своим помешательством на ведьмах и колдовстве, он написал целую книгу про магию и при этом перевел Библию на английский, и британская Библия до сих пор называется "Библия Короля Якова". "Макбет" писался специально для Короля - считалось, что реальный прототип персонажа Банко был предком Якова. Разумеется, Макбет в пьесе убивает Банко, но по предсказанию ведьм именно наследники - потомки - Банко сядут на трон и породят мощную династию. Таким образом, воцарение Якова представлено и как предсказанное потустронними силами, и как воля божественная, и как справедливость. Для Якова это был хороший пиар - он не был любим народом, англичане совсем не хотели видеть на своем троне Короля Шотландии из рода Стюартов, чью матушку их обожаемая Елизавета Первая совсем недавно обезглавила за бесчестие и предательство трона, а также за сношения с католиками в целом и презираемыми французами в частности. Яков, усевшийся своим задом на оба трона задолго до объединения двух королеств, был предателем и для шотландцев - он согласился взять английскую власть, так и не отомстив за мать, которая для них по сей день является величайшей национальной героиней. Так что да, пиар новому королю был нужен, и Шекспир впрягся в это дело с энтузиазмом.

С точки зрения пьесы Макбет - безусловно злодей. Он посягнул на жизнь и трон "законного" короля. Почему в кавычках? Да потому, что в Шотландии это понятие было всегда крайне размытым - династии сменяли друг друга постоянно, кланы воевали между собой, а древних королей так и вовсе избирали. Шотландия никогда не страдала абсолютизмом. Да, король был неприкосновенен... По идее. Но они постоянно гибли в боях или от чего похуже. Так что ничего такого невероятного Макбет и не совершил. Но у англичан, хоть подобного тоже хватало, отношение было все-таки более трепетным. И короля Дункана Шекспир ярко противопоставляет Макбету.

Дункан - хороший, добрый, мудрый и крайне слабый монарх. Нет, по тексту-то он хороший, добрый и мудрый. Потому что он старался достичь мира с англичанами, поэтому Шекспир и выставляет этого персонажа в свете почти что святого. Но если вспомнить о том, каким обществом он правил, становится очевидно, что он был слабым и неспособным к действию монархом. Это, опять-таки, общество военных, которое находится в состоянии постоянной, непрекращающейся войны что между собой, что с англичанами. А Дункан - весь такой из себя возвышенный. В фильме это очень хорошо показано.



Он больше похож на монаха, чем на воина, правда? Он и не воин. А вот Макбет - воин. Великий воин, побывавший во множестве битв и принесший своей стране победы. И вот здесь фильм уже четко обрисовывает ситуацию. Да, Дункан добрый и хороший, но он не вписывается в то общество, коим должен править. В то время как Макбет вписывается идеально. И здесь картина вырисовывается совсем иная, чем в остальных - по крайней мере многих - постановках этой пьесы.

Этот Макбет не жаждет власти. Он не чурается ее, потому что власть есть его долг. Но он не стремится к ней всей душой. Да и жена его не влияет на него кардинально, как бывало в других постановках, мол, он, вот, не хотел совсем, но тут пришла леди Макбет и прямо чуть ли не заставила мужа пойти на убийство. Нет, здесь история иная. Когда ведьмы, не верить которым Макбет, будучи шотландцем, не может вовсе (и в фильме это прекрасно обыграно, ведь ведьмы являются по сути частью самой природы, они выходят из тумана, они сливаются с ландшафтом вокруг), говорят ему о том, что ему суждено стать королем, это для него - не обещание награды и хорошей жизни, но призыв к исполнению своего долга. Как воин, он не может сойти с заданного пути, и раз уж потусторонние силы начертали ему такую судьбу, он обязан ей следовать. Этот Макбет прекрасно понимает, что совершает тройной грех, как очень хорошо подмечено в статье вверху, он убивает короля, собственого сюзерена (это не одно и то же, потому что убийство любого короля есть грех, ведь король есть помазаник божий) и своего гостя. И он не считает свой поступок правильным. Он считает его неизбежным.

Теперь посмотрим на его отношения с женой. Да, это волевая женщина, пережившая страшную трагедию (по фильму она потеряла двоих детей), и она хочет власти для мужа, чтобы начать новую жизнь и искупаться в роскоши и всеобщем трепете. Но мне интереснее посмотреть на самого Макбета. Он ни разу за фильм не считает свою жену причиной своего падения. Он не может, потому что будучи воином он неизбежно не на одной ступеньке с женой - он выше нее. Нет, это не абьюз и домашняя тирания, как любят сейчас выставлять подобные ситуации, это совсем иное - это ответственность за нее. Будучи воином и главой своего дома, мужчиной в подобном обществе, он несет ответственность за свою жену и даже за ее решения и ошибки, которые она совершает сама по себе. Ее ошибка - это его ошибка, потому что она под его опекой. То, что она потеряла двоих детей, - это его ответственность. Не потому, что он что-то сделал, как-то навредил ей, вовсе нет. Просто он, как мужчина, всегда будет считать себя виновным - это его долг уберечь свою семью, и если его жена по какой-то причине не может принести ему здорового потомства, это его ответственность тоже. При этом он ее искренне и крепко любит, между ними хорошая химия. korieversson прекрасно описала, как свой великий монолог про завтра этот Макбет произносит не зрителю и не себе, но своей жене - он провалил свой долг мужа, допустив ее гибель, и это тоже его ответственность, равно как и его горе.

Этот Макбет не сходит с ума. Да, у него бывают помутнения рассудка, либо же он подозревает, что его рассудок помутился. Но он не скатывается в полное безумие, как тоже часто показывают. Его трагедия, как показано именно в этом фильме, действительно настоящее падение героя - великий воин берет то, что ему не принадлежит, и катится от трагедии к трагедии и, в итоге, к гибели не потому, что сходит с ума, но потому, что он не может поступить иначе. У него действительно нет выбора, после убийства короля он может только идти дальше, обратного пути нет. Он осознает это, и в какой-то момент осознает также, что это пути в никуда, но никакого спасения для него быть не может. Он - воин, он не может опустить меч. Финальная битва прекрасно это иллюстрирует. Он не безумен, он просто дерется насмерть, зная, что уже проиграл, но как воин, он погибнет в бою и заберет с собой как можно больше врагов. И вот здесь очень, очень важно посмотреть, кто эти враги.

Это англичане. Сын Дункана Малькольм бежит к королю Англии на поклон, умоляя помочь ему и его брату свергнуть Макбета с трона. С точки зрения англичанина - то есть, пьесы - это такой вот правильный шаг, Малькольм из тьмищи и варварства приходит к светочу цивилизации, у них там происходит высокопарный возвышенный диалог и блаблабла. Светлые и прекрасные, а главное справедливые англичане соглашаются помочь сыновьям убиенного святого короля в их священной войне против убийцы и узурпатора. С точки зрения шотландцев это - нападение английских войск на шотландскую землю. Малькольм - чудовищный предатель, который привел заклятого врага в свой собственный дом ради своей мести и трона отца. Кстати, его брат - такой же предатель, побежавший к ирландцам, с которыми шотландцы тоже постоянно воевали, и любви там тоже нет. Единственное, что примиряет шотландцев и ирландцев, это их обоюдная ненависть к англичанам. И с этой точки зрения Макбет - герой, защищающий свою землю, король, который был необходим этой стране и этому народу, сильный воин, а не слабый философ. Да, он совершил страшное преступление, и тем самым подвел и свою страну, и свой народ, и самого себя. И именно в этом трагедия. И корень этой трагедии - не в ведьмах и властолюбии Макбета, но в Дункане, в положении Шотландии на карте, в постоянной войне, в неизбывной английской угрозе и агрессии.

Фильм 2015 года - это взгляд шотландца на эту трагедию. И, собственно, создатели фильма именно этого и добивались, они говорили это в интервью, как они хотели обсудить этот сюжет и этого героя с новой, шотландской точки зрения, с историческим подходом к этой ситуации. Противоречит этот фильм пьесе Шекспира? Нет. Тем и хорош жанр пьесы, у нас нет описаний и размышлений, лишь диалоги, и все зависит от того, как их читать, как их играть, как их интерпретировать, и ничто из этого не будет противоречить тексту. Так ли понимала эту пьесу английская публика Шекспира? Разумеется, нет, для них это была пьеса о триумфе справедливой и доброй английской цивилизации над варварским шкотским злодеем. Что хотел сказать Шекспир? Да какая разница. Одно мы точно можем сказать - Шекспир точно не подразумевал, что главным героем этой пьесы будет Шотландия. И именно она является главным персонажем в этом фильме. И именно за это я очень люблю эту постановку, и для меня Макбет Фассбендера - лучший Макбет. Потому что это не просто падший герой, переживающий трагедию. Он символизирует собой трагедию целой страны, и при этом остается живым человеком, а не флагом. А это всегда самое сложное.

Самое фантастическое в любом фантастическом переживании - это когда даже после переживания пять чувств продолжают его помнить. К примеру, я по сей день помню вкус одного соуса, который я попробовала в Будапеште 15 лет назад. Такое чувство, будто он у меня и сейчас на языке. Это была не еда, это было искусство, виртуозное и гениальное. Мои глаза видят Мохер, словно я стою на его обрыве, равно как Фудзи или белоснежный пляж в крайней северо-западной точке Шотладнии, где прямо на дюнах растет трава удивительного цвета морской волны - такого же, как у накатывающих под диким ветром на белый песок волн океана. Уши мои по сей день слышат первое слово, что спел Морри, и Шингетсу с концерта Мортал звучит прямо в мозге.
"I wasted time, and now doth time waste me" с последнего представления Ричарда Второго звучит у меня в голове с такой силой, что я холодею. Это, наверное, самая страшная фраза, написанная пером Шекспира. И в тот раз Ричард произнес ее с такой силой осознания этого ужаса, что эти девять слов поселились у меня прямо в позвоночнике и периодически вызывают в нем дрожь. Как от выхода в космос. Гениальное было представление.
И какой же Генрих Четвертый все-таки скучный...

На самом деле, я не собиралась писать никакого поста, я просто хотела в кои-то веки повторить то, что мне самой говорили не раз: "Вы так точно расписали мои мысли!". И дать ссылку на пост. В конце концов, имею я право профилонить? Тем более, что там действительно очень красиво и ясно написаны многие из моих мыслей по поводу этой постановки, чудно сформулированы, кратко и емко, как я не умею. Другими словами, я могу только ППКС. Но, разумеется, меня тут же поймали на слове, и, в общем, вместо того, чтобы дочитывать детективный роман госпожи Роулинг под непроизносимым псевдонимом, я провела вечер в погружении в Дорановского Шекспира. Хотя я неправильно расставила акценты: "Гамлета" мне безумно захотелось пересмотреть после вышеупопянутого поста, поэтому детектив и так был обречен. Короче, неважно. Важно другое: это по сути своей некий пост-дополнение, потому что я действительно разделяю точку зрения автора поста, и не буду повторять то, что написано там. А опишу сугубо свои эмоции, ведь этот Гамлет неизменно вызывает эмоции.
Память о "Гамлете" в Барбикане еще очень свежа, и поэтому сравнение в уме было неизбежно. Интересно, например, то, что раньше Гамлет Теннанта казался мне куда более экспрессивным и бурным. Теперь же, после сотни сошедших с Бенедикта потов в неравной борьбе за хоть какой-то смысл в постановке, Гамлет Теннанта показался мне куда более тихим. Забавный эффект. А еще интересно сравнивать подход режиссеров. Вроде бы, у Дорана тоже современье. Вроде бы, у него тоже в некотором роде тоталитарное государство - камеры наблюдения выполняют роль Большого Брата. И в то же время, если у Тернер все нарочито и напористо, у Дорана это скорее метафоры, чем временные или пространственные рамки. Да, этот Гамлет не носит панталоны и стреляет из пистолета, но при этом он совершенно безвременный - не в том смысле, что его нельзя определить в какой-то исторический период (можно как минимум утверждать, что это 20 или 21 век), а в том, что эти маркеры служат исключительно цели сделать действие более текучим и универсальным. В конце концов, панталоны и шпаги тоже крайне ограничивают пьесу. Она шире этого, глубже, больше. "Гамлет" - одно из самых философски абстрактных произведений в литературе. Это условная страна Дания, условная семья, условная ситуация. Даже принадлежность героев к знати условна - не писали во времена Шекспира о простом люде. Однако трагедия здесь не в том, что Гамлет - принц. Это опять-таки скорее метафора, чем корень зла. Страдания, что испытывает Гамлет, его мысли, его чувства, его метания вполне доступны не-принцам. Конечно, некая иерархия персонажей прослеживается очень четко, и ее важно соблюдать, но для этого совершенно необязательно надевать на короля шубу из горностая. "Гамлет" не историческая пьеса. Это трагедия. Трагедия всегда абстрактна. И Доран, перенося действо в современность, не "адаптировал" пьесу, но напротив, лишь отвлек внимание зрителя от ненужной фиксации на времени и пространстве. В то время как Тернер ровно напротив всеми силами направила внимание зрителя именно на адаптацию пьесы, тем самым сильно навредив Шекспиру. Доран же влюблен в Шекспира. Он не борется с ним, он не пытается протолкнуть "свое прочтение" или "свою интерпретацию". Понимаете... каким бы прекрасным ни был режиссер, но лично меня его прочтение и интерпретация волнуют куда меньше Шекспира. Я вообще не люблю, когда овлекают от главного - от слов в устах актера. Доран же, несмотря на то, что его сцену совсем не назовешь голой, делает главный акцент именно на словах, на тексте, на игре актеров. И тем самым он ставит Шекспира. Не свои фантазии на тему, а именно Шекспира, именно текст, то, что написано. Я не говорю, что это обязательно правильно. Но так мне ближе.

Это медленная постановка. Очень, очень размеренная. Доран любит Шекспира, а поэтому прекрасно понимает, что лучше вырезать больше текста, но как следует поработать с остатком, чем оставить больше текста, но в итоге не проработать ничего. Актеры никуда не спешат, как не спешит и оператор. Нам дали услышать текст, услышать каждое слово. Не угадывать по памяти, не выцепливать самое главное, а именно прочувствовать каждую фразу. И это потрясающе, потому что создается бесценный эффект, словно эти слова рождаются прямо здесь и сейчас. Они новые, а не написанные 400 лет назад. В "Ричарде Втором" Дорана достигнут тот же эффект - возьмите хоть знаменитый монолог Гонта про Англию. Каждый британский школьник знает его наизусть. Однако это так проговорено, что не возникает ни малейшего сомнения - умирающий старик действительно провидец, и слова эти рождаются в его устах словно и без его воли, словно он сам поражен ими. И поэтому они достигают цели - ты сидишь и слушаешь как завороженный, и перед глазами у тебя встают картины. Время. Вот, что Доран дает своим актерам. Это бесценно. Легкость текста "Гамлета" в этой постановке потрясает. Я упиваюсь тем, как они произносят этот текст - это совершенно живая речь. Не архаическая, не сложная, не запутанная. Да, это речь очень образованных людей, да, она поэтична. Но она жива и дышит, и ничем она не напоминает речь письменную.
Я очень люблю здесь все актерские работы. Даже Офелия меня почти не раздражает, потому что между ней и Гамлетом в кои-то веки действительно присутствует связь, причем в том числе и физическая, и в их отношения можно поверить. Здесь мой любимейший Полоний. Ах какой здесь Полоний! Это и комическая, и трагическая фигура. Это Шекспировский гений - подмечать и точно передавать малейшие нюансы человеческой психологии. Пожилой человек, чей ум явственно слабеет, отчаянно цепляющийся за свое место советника, но теряющий хватку, все чаще спотыкающийся всем на потеху, слеповатый, более не уверенный в себе, но маскирующий это за бравадой, списком универсальных советов и обилием слов. В нем грусть, в нем одиночество, в нем страх. И все это сквозь откровенную комичность - он смешной. Смешной. И почти - почти - "смешон". Оливер Форд Дэйвис, столь блестящий и в "Ричарде" в роли Йорка, передает все эти нюансы с пугающей достоверностью. Он веселит, но вызывает глубокую жалость при этом. Он чудесен.
Здесь поразительная Гертруда. Настоящая королева, статная и достойная, но при этом глубоко измученная женщина, жена и мать, разорванная изнутри, подозревающая слишком многое, напуганная, но не смеющая показать этого, мечущаяся между безумным сыном и столь пугающе ласковым мужем, и медленно сходящая с ума. Сколь сильна сцена убийства Полония! Сколько там любви между ней и Гамлетом, настоящей любви между матерью и сыном, природной, интуитивной, инстинктивной, этой бешеной тяги друг к другу вопреки всему просто потому, что в жилах течет одна кровь; сколько там боли и отчаяния, сколько непонимания, сколько страха за него, да и за себя тоже, и как она сама срывается в истерику, осознавая всю безвыходность ситуации. Эта Гертруда прекрасно понимает, что пьет яд, хватая кубок. Она делает это осознанно, она совершает самоубийство, не в состоянии смириться с тем, что ее муж попытался убить ее сына - она все сделала неправильно в жизни, и для нее нет спасения. Как это сыграно!
Про Патрика Стюарта даже говорить смешно. Доран говорил, что Стюарт сам попросил его дать ему роль Клавдия. И я его понимаю. Как я говорила, это старый Макбет. Это сложная и глубокая роль, роль человека жестокого, упрямого, идущего напролом к своей цели, но при этом гнобимого страхом и совестью. Мы очень мало знаем об отношениях Гертруды и ее первого мужа, и то только со слов Гамлета, который неприкрыто идеализирует отца. Здесь отец Гамлета показан как властный и грозный человек, подминающий всех под свою волю и даже своего сына возлагающий на алтарь своего эго. Так ли виновата Гертруда? Так ли однозначен поступок Клавдия? Шекспир не дает ответов, не дает их специально, потому что в этой запутанности и лежит вся суть трагедии. Здесь нет белый и черных, и даже Клавдий, сколько бы Гамлет ни называл его злодеем, фигура куда более сложная. Клавдий Стюарта великолепен. Он мягок и ласков достаточно для того, чтобы поверить в то, что Гертруда влюблена в него, но за этой внешней оболочкой скрывается жесткий и страшный человек, отравленный изнутри собственными действиями и не могущий повернуть назад. По сути, он обречен, и сцена молитвы это прекрасно показывает. Неважно, как долго он просидит на троне, он мертвец, подписавший себе смертный приговор и идущий прямо в пекло - и он знает это. Ему уже нечего терять.
Здесь на удивление проникновенный Горацио - оказывается, текста у него вполне достаточно, чтобы показать настоящую преданность и дружбу. Он здесь не просто выполняет технические задачи сюжета - чтоб Гамлету было, с кем поговорить, чтоб письма принести, да все такое прочее. Здесь его персонаж несет эмоциональный заряд, ему сопереживаешь, и, к тому же, он приближает Гамлета к зрителю. Через него зритель получает возможность прикоснуться к принцу, к его кровоточащей душе, потому что именно перед Горацио Гамлет обнажается - уходит напускное безумие, пьянящая ярость, слепящая страсть, остается молодой мужчина, чей мир рухнул в одночасье, и который решительно не знает, как с этим жить.
Похвалить можно каждую роль, от бродячего актера, с таким чувством декламирующего текст несуществующей трагедии, что впору плакать, до бесподобного Орсика (тот самый Альфрид, да-да) в гомерически смешной сцене перед дуэлью. И в центре всего этого Гамлет, такой смелый, такой неоднозначный, такой искренний, и такой упрямо не "чудесный парень в сложной жизненной ситуации". Гамлет Теннанта не хороший парень. Более того, он, скорей всего, никогда хорошим парнем не был. Он замороченный, сложный и подозрительный. Страстный и яростный, и в то же время разрываемый сомнениями. Он обречен, и он знает это. Он не философствует на "быть или не быть", вот ни разу - для него это очень конкретный, насущный вопрос, он действительно размышляет о смерти как о возможности. Это не заученная речь, но бегущий поток совершенно безрадостных мыслей, тихий и горький, без пафоса и крика, но с таким глубинным отчаянием, что внезапно ловишь себя на мысли "а может, не быть ему и правда легче?". И когда он задает вопрос "не трус ли я?", он и правда задумывается, и правда испытывает ненависть и презрение к себе, к своей неуверенности, к своим метаниям. Он слишком умен для этой ситуации. Вот уж и правда "горе от ума". Это не то, что обычно говорят о Гамлете, но трагедия его именно в этом - он слишком думающий человек. И Теннант показал рождение каждой этой мысли прямо в кадре. Он прямо в кадре осознает и прозревает, словно и не знает наизусть никакого текста. Он не готовит себя и зрителя к Очень Важной Фразе - она рождается спонтанно, и бьет от этого прямо по голове, да наотмашь. Потому что ты думаешь вместе с ним, хоть и знаешь текст наизусть. Ты неизбежно думаешь вместе с ним.
Вряд ли этого Гамлета можно любить. Любят обычно Гамлетов-жертв. Этот не жертва. Он жертва обстоятельств, но не более того. Он жесток и безжалостен, он смертник, он готов спалить весь мир до тла. Он ироничен, язвителен и комичен, и опасен как лезвие бритвы. Он параноидален и взрывоопасен. При этом он поразительно уязвим и раним, и каждое предательство со стороны бывших друзей или семьи причиняет ему совершенно ощутимую зрителем адскую боль. Он мыслитель и поэт со всеми вытекающими. Но что самое ценное и самое сложное, он чудовищно хороший актер. Настолько, что невозможно однозначно ответить на вопрос, безумен ли он на самом деле. И оттого он пугающ, ведь непонятно, чем на самом деле являются его тихие моменты размышлений, настоящей искренностью или минутным просветлением. Ясно здесь одно - он преднамеренно идет к смерти. И от этого становится очень больно, ведь в нем столько жизни.
Я уже писала про Ричарда, что Теннант не пытался сделать его приятным или положительным. Это, как я понимаю, вообще не его подход. Даже его Доктор совершенно не пытается всем понравиться. Теннант не поливает своих героев сладким сиропом - вы будете беситься на Харди сквозь слезы, будете адски бояться доброго Доктора, будете сжирать себя за чувство вины от того, что Алан вызывает в вас брезгливость. Своего Гамлета он тоже не захотел делать хорошим парнем, над которым так приятно убиваться. Вместо этого он обнажил всю глубину философии этого невероятного текста. К хорошему парню так не прислушиваешься, ему просто сопереживаешь и все на этом. К этому Гамлету не прислушаться невозможно - он держит в таком напряжении, что каждое его слово ударяет под дых. А не для этого ли стоит ставить Шекспира? Эту постановку очень тяжело смотреть. Но именно поэтому ее смотреть и нужно. Это "Гамлет", в конце концов. Если просмотр "Гамлета" не изменил что-то в вас, даже на сотый просмотр в вашей жизни, если он не навалился на вас всей тяжестью глобальных вопросов бытия, если он не заставил вас задуматься о вечном, если после него вы выдохнули легко и свободно, получив именно то, что вам комфортно, - значит, это просто очень хреновая постановка.

Шекспир настолько внедрен в наш мир, что, к сожалению, мы редко уже можем посмотреть на него глазами его публики. Так или иначе в большинстве случаев мы как минимум знаем сюжет. К тому же, лично мне по жизни пришлось прочесть несколько пьес до того, как я их посмотрела. И должна отметить, что эти знания обворовывают зрителя. Нет, разумеется, Гамлет и в сотый раз пробирает. Сами тексты Шекспира настолько великолепны и велики, что, даже зная их наизусть, не удастся остаться равнодушным. И, конечно, каждое новое прочтение в каждой новой постановке открывает новизну в этих текстах. И тем не менее, эффект неожиданности чаще всего потерян. Тем круче было мне смотреть Ричарда Второго - того самого, с Теннантом в главной роли, - ведь я не успела до того ни прочесть пьесу, ни посмотреть какой-нибудь спектакль. Судьба самого короля мне была известна, но это определенно не тот король, который остается в памяти после курса британской истории; он откровенно меркнет на фоне Войны Роз, Ричарда Третьего, Тюдоров, шотландской Мэри и ее сынка, Кромвеля, Виктории и так далее. Богата история британских островов крутой знатью, и Ричард Второй выпадает из этой блестательной картины, сначала вроде как не существуя, а потом благополучно умирая. Так что поверхтностное знание истории не могло подготовить меня к Шекспировской трагедии (хоть исторические пьесы Шекспира и не называют трагедиями, однако эта вещь является именно таковой). Теперь я могу сказать, что, из всех исторических пьес, Ричардам повезло больше - ни один Генрих не может тягаться если не с масштабом личности, то уж точно со сложностью и глубиной персонажей обоих Ричардов. Хотя и масштаб личности тоже можно пообсуждать - Ричард Третий вообще великанище, хоть и чудовище, а Ричард Второй... впрочем, о нем речь и пойдет.

Читать Шекспира дело, конечно, полезное и похвальное. Но каждый раз, когда мне выдается возможноть посмотреть спектакль, я понимаю, что пьесы читать нельзя - их надо смотреть. Потому что один и тот же текст превращается в поразительно разные спектакли в зависимости от прочтения. Я, вот, после Теннанта наконец посмотрела Пустую Корону. Пару отрывков с Уилшоу в роли Ричарда я видела раньше, и поняла, что с Ричардом Вторым разбираться нужно обязательно, потому что этот король среди других Шекспировских королей выделяется как береза в сосновом бору. И, возможно, посмотри я Пустую Корону целиком ранее, перфоманс Уилшоу меня потряс бы сильнее. Но ему не повезло. В Пустой Короне Ричард - слабый, неуверенный, местами жалкий, местами сумасшедший ребенок, который так до конца и не понял, что в конце концов такое произошло. И, безусловно, такое прочтение вполне оправдано: Ричард далеко не самый приятный чувак. Но после спектакля с Теннатом, и далеко не только из-за самого Теннанта, давящий зрителя отчаянно подчеркнутый трагизм и адская серьезность Пустой Короны вогнали меня в тоску и даже скуку. Потому что тот же самый текст, как оказалось, можно прочесть совершенно, поразительно иначе.

Теннант сыграл Ричарда на грани. Собственно, как в свое время он сыграл Гамлета. Его Гамлет не имеет ничего общего с меланхольным много думающим привычным Гамлетом. Он эмоционален до бурности, полон ярости и иронии, сомнений и отчаяния, полон жизни даже когда говорит о смерти, саркастичен и раздражителен, уязвим и сентиментален, к тому же, он смешной и забавный. Еще чуть-чуть, и он был бы неуравновешен и даже неприемлем, но Теннант идеально выдержал столь сложный баланс - его Гамлету веришь безаговорочно и сочувствуешь от всего сердца. И вообще его Гамлет заслуживает отдельного поста, но дело не в этом, а в том, что даже его Гамлет не мог как следует подготовить меня к его Ричарду. Настолько, что половину первого просмотра я даже не совсем могла разобраться с тем, какие эмоции у меня вызывает что его персонаж, что само это прочтение персонажа Шекспира. Это потом уже я глянула интервью режиссера Дорана, в котором он очень красивой метафорой пояснил сложность этой актерской работы, причем очень точно пояснил: она как бусы из камней разных цветов, и каждый камушек отдельно в себе завершен, и ярок, и на первый взгляд не сочетается цветом с соседним камушком, но все вместе они создают прекрасные красивые и яркие бусы; вместо того, чтобы  смешивать цвета ради большей гармонии между собой, но создавая при этом скучные и некрасивые бусы. Под бусинками он подразумевал отдельные сцены Ричарда, и действительно, король порой кажется категорически парадоксальным. Он по тексту противоречив сам в себе на первый взгляд, и Теннант, вместо того, чтобы пытаться найти баланс от сцены к сцене, играл каждую сцену словно отдельно от всего остального. Поэтому я говорю, что он играл на грани - один неверный шаг, и вместо одного Ричарда на сцене было бы несколько разных персонажей, непонятно почему носящих одно имя, что, как я писала, случилось с Кориоланом Хиддлстона. Однако Теннант прекрасно знал, что делал. И главное, чего он добился, это то, что он сыграл короля.

Короли бывают разные, разумеется, ведь что есть король как не простой смертный? Однако в том и дело, что в Ричарде Втором Шекспир описал не человека, который по совместительству еще и король, но короля, который никогда не познал, что значит быть простым смертным - по крайней мере, не до личного кризиса. Ричард был коронован в десятилетнем возрасте, как мы знаем. С десяти лет абсолютно все вокруг обращались с ним как с богом на земле, вкладывали ему в голову, что он - не человек, но помазаник божий, сниспосланный небесами на землю. Эту чушь, конечно, говорили всем королям. Однако все они в разной степени понимали, что по сути это игра. Шекспир не раз показывал драму короля-человека, эту дилемму и пропасть между человеком и королем. В Ричарде этой дилеммы нет ни на грамм. Этот король не видит в себе такого же смертного как в других. Он иной, он вне них и над ними - очень, очень высоко над. Он полностью уверен в своем божественном назначении - для него это не игра, но факт, его реальность, в которой он ни секунды не сомневается. Он полагается на защиту ангелов и заговаривает землю, потому что считает себя приближенным к ангелам, а землю - священную Англию - частью самого себя, ну или же себя частью этой земли, связанную с ним неразрывно божественным проведением. Пока другие считают, что он тронулся умом, и посмеиваются, он целует землю и спокойно поясняет: не смейтесь надо мной, вы просто не можете понять мою связь с землей и с богом, куда уж вам, несчастным людишкам. Ричард Шекспира и Ричард Теннанта - это смесь Короля-Солнце и древних королей из легенд и мифов, когда люди искренне верили, что королевская кровь несет в себе некую магию, волшебство и божественное начало. Люди вокруг Ричарда в такое уже не верят. Но он - он верит. Или нет, они... они не верят, но все равно еще побаиваются, а вдруг, вдруг?

Ричард Теннанта не сомневается в себе и своих решениях никогда. Он не может ошибаться. Как, коли сам господь избрал его и ведет по жизни? Он стремителен, капризен, нарцистичен и, опять-таки, искренне забавен, полон жизни и энергии. Он даже выглядит подчеркнуто не так, как все остальные - андрогинный и длинноволосый, подчеркнуто красивый и тонкий в свободных летящих одеждах, он скорее напоминает какого-нибудь эльфийского владыку, чем короля жестокой и грубой средневековой Англии, которой куда больше подходит грубоватый и не менее подчеркнуто маскулинный Болинбрук, позже вошедший в историю под именем Генриха Четвертого. Ричард умен, начитан, поэтичен и ироничен, он прекрасно умеет обращаться со словом, его мысль остра и быстра, и в то же время он мыслит словно на другом уровне, чем все остальные, и, понимая все, что происходит, и что замышляют люди вокруг, он в то же время размышляет совсем не как они, другими категориями, из-за чего остается непонятым всеми другими персонажами, несмотря на то, что дураков там нет. Он король этих земель, но не король этих людей. Другими словами, он откровенно оторван от реальности, и, безусловно, представляет по-своему опасность что для подчиненных, что для страны. И в то же время он король, и что бы он ни делал, он остается королем, как это ни парадоксально. Этим он сразу напомнил мне Трандуила, кстати. Трандуил может творить глупости, запираться в подземелье, упускать сына, потом тащиться к Горе за побрякушками, потом сваливать в середине битвы и вступать в полемику с простой девчонкой, неважно, потому что Пейсу удалось показать - через взгляд, выражение лица, осанку,  - он король по праву, и он единственный имеет это право на венец. Так и Ричард - король по праву, чтобы он ни творил. Парадоксальная и забавная субстанция, "король". Безусловно, с точки зрения народа и приближенных, Ричард обречен, рано или поздно кому-то надоест терпеть, и он заберет корону. Но с точки зрения этой странной божественной магии корона не имеет никакого значения, потому что даже без нее Ричард остается единственным истинным королем. Странно? Для нас - да, слишком уж мы привыкли к "слугам народа". Но совсем не странно для Шекспира и, что уж там, для его публики. Генрих Четвертый всю жизнь ощущал давление убийства Ричарда на своих плечах, и Шекспир не оминул это своим вниманием. Не раз Генрих в своей собственной пьесе поминает Ричарда и то, каким неверным путем он сам пришел к трону. Его трагедия в том, что он не может поехать в Святую Землю и там смыть кровью свой страшный грех - пролитую кровь истинного короля. Более того, что делает его сын, Генрих Пятый, перед решающей битвой с французами? Молит у бога прощения за то, что его отец совершил столь тяжкий грех, и заверяет господа, мол, я Ричарда уже и похоронил со всеми почестями, и два специальных священника каждый день за его душу молятся, и вообще, помоги, господи, выиграть битву, а я для Ричарда еще больше сделаю. И это при том, что Генрих Пятый не имеет к убийству Ричарда ни малейшего отношения. Недаром слово "кровь" в Ричарде Втором повторяется бесконечное количество раз - королевская кровь священна. И не на пустом месте Ричард страдал эгоцентризмом - весь мир вокруг него воспринимал его как особенного и божественного наместника. И Теннант сумел показать эту странную субстанцию во всем ее величии и во всей ее абсурдности.

Однако здесь встает очень серьезный вопрос - как сделать этого персонажа фаворитом публики? Каким образом может простой обыватель проникнуться этим странным оторванным от жизни королем, разбазарившим богатства страны и ведшим себя порой совершенно неприемлемым образом, когда рядом столько нормальных, понятных, и по-своему совершенно правых - если не в убийстве, то в смещении с трона - героев? Надо отметить, что, на самом деле, Шекспир вовсе не настаивает на том, чтобы зритель проникся к Ричарду теплыми чувствами. Шекспир не дает ничего, кроме текста, и все зависит исключительно от того, как этот текст сыгран. Уилшоу, к примеру, на мой взгляд, даже не ставил перед собой задачи заставить зрителя полюбить его героя, и это вполне работает в рамках текста - его Ричард слаб и труслив, и вся трагедия в итоге упирается в то, что, в общем-то, нет святых в родной стране - или вот такой беспомощный рефлексирующий король, или хваткий и сильный Генрих, замаравший себя убийством короля. Теннанту, однако, такой холодный подход чужд - он явственно влюблен в своего персонажа, и наступает на зрителя по всем фронтам. При этом он не оправдывает своего короля, как я уже сказала, не пытается сделать его более мягким, или добрым, или приятным. Напротив, он с таким же рвением подчеркивает дурные черты Ричарда, с каким играет черты положительные. И эта честность - первое, что подкупает в этом Ричарде. Он не пытается казаться лучше, чем он есть. Он со всей силы ударяет скипетром по гробу дядюшки, когда его выводят из себя. Хладнокровно отсылает в вечное изгнание преданного слугу, по его же приказу этого дядюшку умертвившего. Он может выразить свою порой откровенно жестокую волю одним презрительным, ледяным, пронизывающим  взглядом. Он откровенно смеется над умирающим дядюшкой номер два и не пытается скрыть своего раздражения, когда дядюшка бросает ему в лицо правдивые оскорбления. С юмором и удовольствием отбирает у изгнанного кузена все наследство, чтобы профинансировать свои бесполезные войны в Ирландии. По сути, в первых трех или четырех сценах он настолько откровенная задница, что им невозможно не проникнуться. Потому что все эти гадости он делает с такой летящей легкостью, кошачьей грациозностью, откровенным самодовольством, такой подкупающей, хоть и совершенно неоправданной самоуверенностью, что неизбежно вызывает восхищение. Разумеется, это пока что не симпатия - симпатию здесь в куда большей степени вызывают другие персонажи, в том числе и Болинбрук. Но это искреннее восхищение и удовольствие от этого персонажа и его неприкрытой честности перед публикой, несмотря на то, что в отношении других персонажей он как раз таки врет и манипулирует.

Другая огромная сила что самой пьесы, что этого перфоманса - это юмор. Люди, порой, забывают, насколько трагедии Шекспира, хоть они и "трагедии", пронизаны юмором и иронией. Многие спектакли откровенно погребены под серьезностью и помпой, и это в некотором роде кастрация текстов Шекспира. Тот же Гамлет очень смешной местами, текст буквально пропитан сарказмом и иронией, и в первую очередь текст самого принца, которого слишком часто делают болезненным меланхоликом. И именно Гамлет в полной мере показал, что Теннант потрясающе ощущает этот юмор и передает его на полную катушку без всяких сомнений. И дело не только в самих шутках, рассыпанных по тексту, но и в мелких деталях - как он вертит свою корону, как выбирает сладости, как смотрится в зеркало, и так далее, и тому подобное. В свою очередь, юмор ведущего актера дает возможность раскрыть и другие откровенно смешные детали текста, не имеющие прямого отношения к Ричарду. Чего только стоит одна сцена, где родители Омерла по очереди на коленях молят Генриха то простить, то покарать их сына. Или сцена обвинений того же Омерла с потоком брошенных перчаток. С одной стороны, как известно, чем больше публика смеется во время пьесы, тем больше она будет плакать в ее конце. С другой стороны, ирония помогает показать некую абсурдность всей церемониальности происходящего - за сцену с трубачами на дуэли Болинбрука и Норфолка хочется поаплодировать стоя. И в центре всего этого великолепия смешной и очаровательный Ричард. Как можно не проникнуться таким противным и таким смешным персонажем даже тогда, когда он противный совсем-совсем? Правильно, никак, ведь мы уже эмоционально вовлечены в его развитие.

Но, безусловно, одной из главных причин успеха этого персонажа является красота. Даже больше - красота и харизма. Вокруг Ричарда определенно витает некий дух волшебства - все, что связано с королем, обязательно красиво: костюмы, декорации, его чудная королева, откровенно смахивающая на эльфийку, белый олень на его флаге, в конце концов, и снова привет эльфам в целом и Трандуилу конкретно (белый олень, разумеется, являлся настоящей эмблемой настоящего Ричарда Второго, а дальше делайте свои выводы сами о том, насколько все в истории и литературе переплетено). Стоит только на сцене появиться Болинбруку, и этот волшебный мирок разваливается, уступая серому и грубому миру настоящей английской реальности. И даже не смотря на долю правды, что несет в себе Болинбрук, чисто эстетически Ричард и его мир завораживают. Сам Ричард, причем, в первую очередь. Это не нарциссизм Теннанта и не своеволие постановщика, это Шекспир: в пьесе очень четко показано, что Ричард обладает аурой слепящей красоты вокруг себя, недаром Йорк откровенно сокрушается:

Yet looks he like a king: behold, his eye,

As bright as is the eagle's, lightens forth

Controlling majesty: alack, alack, for woe,

That any harm should stain so fair a show!

Ричард определенно умеет подать себя, а Шекспир играет с этим, забрасывая его поначалу чуть ли не на высоты тех самых ангелов, к которым король взывает в час беды. Тем мощнее эффект от падения, разумеется. И Теннант идеально подходит этому образу: его лицо с тонкими, острыми чертами и большими глазами прекрасно вписывается в иконографию средневековых королей и конкретно Ричарда Второго, а длинные волосы доводят образ до абсолюта. Ну и, разумеется, нельзя забывать о том, что в тот момент, когда Ричард теряет корону и выпадает из иконографии королей, он сравнивает себя с Иисусом, и его облик тут же начинает напоминать уже совсем другую иконографию - христианскую. Внешности, однако, не достаточно для того, чтобы вытащить такую многогранную роль - сюда нет смысла соваться, не имея харизмы. Ричард по тексту - невероятно харизматичный король. Шекспир показывает это в основном через его текст: текст Ричарда Второго - один из самых поэтичных текстов во всех драмах Шекспира. Легкий, переполненный метафорами, многоуровневый, глубкий, сложный и невероятно красивый поэтический язык, которым невозможно не упиваться. И Теннант, сам по себе чрезвычайно харизматичный человек, упивается, не давая зрителю ни на секунду отороваться от себя, лишь в самых основных местах переводя стрелки общественного внимания на других персонажей. К тому же, его перфоманс переполнен энергией, он находится словно в нескольких местах одновременно, каждая минута его присутствия на сцене наполнена жестами, движениями, интонациями, мимикой - динамикой. За ним безумно интересно наблюдать, его Ричард будоражит, бесит и трогает одновнеменно. Он впечатляющ, горделив и при этом сокрушительно уязвим.

Парадоксальным образом, уязвимость короля произростает оттуда же, откуда произростает его королевская мощь - из его абсолютного одиночества на божественном троне. В этом спектакле они прекрасно показали интересную вещь через прикосновения. Сам Ричард может прикасаться к кому угодно как угодно - похлопать по плечу, взять за руки, треснуть со всей дури, поцеловать Болинбрука в губы перед дуэлью. Однако он определенно не знает как правильно реагировать на чужие прикосновения: когда Норфолк хватает его за руку, он шокирован и взбешен, когда Омерл встряхивает его за плечи, он пытается выдержать дистанцию и отодвинуться, когда конюх в порыве сострадания и симпатии обнимает его, он застывает, превращаясь в статую с совершенно растерянным лицом. Если прикосновения к его персоне находятся в каких-то заданых рамках - нежность его королевы, помощь соратников, подхватывающих его под руки, или даже грубость тюремщика, снимающего кандалы с его рук, - он относится к этому спокойно, но любое прикосновение вне этих рамок ставит его в тупик. Это прекрасно иллюстрирует, насколько Ричард как король и как человек оторван от других людей. В результате этого он долгое время словно не полностью отдает себе отчет в своих собственных и особенно чужих эмоциях, у него определенные проблемы с эмпатией, потому что его этому не обучали. Однако это не значит, что он бесчувственен - напротив, он бурлит эмоциями. Просто долгое время он этого не понимает, не понимает всю важность этих чувств. И опять-таки парадоксальным образом, его трагедия произростает из его самоуверенности, но его спасение - из его уязвимости. Я, разумеется, говорю о сцене поцелуя с Омерлом, не выписанной у Шекспира, но ставшей поворотным моментом в этом спектакле, при этом полностью соответствуя тексту. Интересно то, что до этой сцены Ричард добрых 15 минут бьется в истерике по поводу того, что Болинбрук практически идет к нему войной. Он то призывает ангелов, то взрывается яростью, то жалеет себя, то хорохорится, то срывается от страха, то снова злится. Потом он выдает полную спеси и гордыни речь перед послом Болинбрука. Потом он пускается в пространные рассуждения о том, что ему теперь делать, и заигрывается, размышляя о смерти и потери власти. Он словно понимает собственную ситуацию только разумом, но в глубине души все еще не верит в нее. И только когда Омерл, который откровенно впадает в отчаяние, вдруг начинает плакать, Ричард осознает весь ужас их положения. Он реагирует на слезы Омерла с глубинной эмоциональностью: это и страх, и горе, и боль за кузена, попавшего под танк вместе с ним, и растерянность, и понимание собственной ответственности перед этим конкретным человеком. Он пытается рассмешить кузена, успокоить, но отчаяние Омерла столь безнадежное, что этого мало. И тогда Ричард с непередаваемым выражением на лице чего-то между просьбой, страхом и надеждой припадает к его губам в исключительно чувственном поцелуе.

Шекспир, безусловно, играет с сексуальностью Ричарда: Болинбрук казнит приспешников короля, обвиняя их в том, что они осквернили королевское ложе и встали между королем и королевой. И можно долго дискутировать на тему роли этих самых приспешников в интимной жизни короля, королевы и королевской псарни, но сцена с Омерлом куда глубже, чем дискурс на тему сексуальных предпочтений Ричарда. Эта сцена об осознании чувства любви. Вне зависимости от сексуальной жизни короля, такое у него впервые. Дело не в том, что он никогда не любил до того, или не любили его - это не так. Но до этого момента он любил и воспринимал любовь как ребенок, ведь дети любят без осознания этого чувства. В сцене с Омерлом же он внезапно осознает всю глубину и особенность, всю ценность этого чувства, и, сам пораженный, просто позволяет себе то, что ранее было немыслимо - отпускает себя и открывается. Выражение лица Теннанта после поцелуя, когда Омерл рыдает у него на груди, заслуживает отдельной награды, потому что он без слов умудрился передать и шок от того, что он только что испытал, и горечь того, что ему уже не придется испытать такое снова, и боль потерянного времени, и благодарность Омерлу за то, что тот рядом с ним в этот тяжелый час, и страх неизвестности - или напротив, понимание неизбежности. Невероятная игра. И в этот момент все симпатии зрителя неизменно склоняются на сторону Ричарда, в котором в то же самое время просыпается непоколебимое королевское достоинство. Не показушное, но истинное, происходящее из внезапного глубинного осознания своей ответственности, столь долго остававшейся им непонятой. И когда уже через минуту после того, как он шутки ради примерил корону на голову Омерлу, он с гордой осанкой и полным спокойствием спускается к Болинбруку и находит в себе достаточно милости, чтобы поднять с колен предавшего его дядю, не остается сомнений в том, что Болинбрук проиграл дуэль своей жизни.

Сцена передачи короны - одна из лучших сцен Шекспира, на мой взгляд, и самая сильная сцена этой постановки. Когда я смотрела ее в первый раз, я тут же вспомнила аналогичную сцену из Марии Стюарт Шиллера, когда лишенная короны Мария нападает с обвинениями на свою соперницу Елизавету. Помню, учительница пыталась доказать, что Мария выиграла эту словесную дуэль, а я сидела и думала "вот же истеричка, полная дура, но зато какая ледяная, достойная Елизавета!". Шекспир куда искуснее Шиллера, по крайней мере, если сыграть его верно - Ричард в этой сцене издевается над Болинбруком и его товарищами. Один, босой и в белой робе, лишенный каких-либо вариантов и выбора, он тем не менее на протяжении всей сцены держит в напряжении своих врагов, и совершенно очевидно, что они его боятся. Он раздражает их, злит, они не понимают его игру и считают его полусумасшедшим сумасбродом, и тем не менее они испытывают к нему практически суеверный страх, потому что сколько бы Болинбрук ни цеплялся за корону, абсолютно всем в зале ясно, кто здесь истинный король, и, главное, почему именно он. Это то самое иррациональное преклонение перед королевской кровью, о котором я говорила в самом начале, и Ричард так ведет свою изведательскую игру, что все присутствующие изрядно нервничают. А что, если он не отдаст корону? Убить его? Навлечь на себя гнев господний? Заставить? Отобрать корону силой? Да, это все вполне себе возможности, и тем не менее, они боятся. Ричард же издевается над ними так долго, как хватает сил играть в этот театр, а когда силы оставляют его, уходит в тюрьму горделивой поступью. Это ненадолго - скоро он будет бежать по улицам, сгорбившись, и прощаться со своей женой на глазах улюлюкающей публики. Но в этой сцене гигант он, а будущий Генрих Четвертый мелок и жалок на его фоне.

В тюрьме король-поэт доростает до короля-философа. Это единственный момент, когда Ричард признает, что все же не все в жизни он делал правильно - "I wasted time, and now doth time waste me". Совершенно очевидно, что после этого проникновенного монолога и обезоруживающего разговора с конюхом, в котором король-философ внезапно на пару мгновений снова превращается в старого-доброго капризного ребенка - Ричард стал мудрым, но он все тот же Ричард, - он будет убит. Неочевидно, ибо иначе чем в тексте, но совершенно логично убит именно тем, перед кем раскрылся как никогда в жизни. И напуганный и огорченный новостями Генрих смотрит в будущее с полным осознанием того, что его жизнь навсегда будет омрачена судьбой Ричарда, как завоеванная сцена омрачена видением призрака Ричарда в белой робе. Интересно то, что Ричарда Второго часто считают началом цикла исторических пьес, и по идее, эта пьеса должна плавно перетекать в Генриха Четвертого. Однако на мой взгляд это не работает. Слишком уж велика трагедия Ричарда на фоне мытарств Генриха и его старшего сына, да и сам этот сын, Генрих Пятый, равно как и его сын, не дотягивают до масштабов Ричарда. Но что самое интересное, эти последующие исторические пьесы написаны совсем другим языком, куда более прагматичным и жестким, почти лишенным той волшебной поэзии, которой насквозь пропитаны слова Ричарда. Шекспир писал не просто про личностей, он писал про целые эпохи. Он сам был продуктом эпохи Тюдоров, и когда он писал Ричарда Второго, до прихода к власти Стюарта оставалось еще несколько лет. И, если судить по языку исторических пьес, Шекспир по-своему ностальгировал по временам средневековой Англии, мифической и магической, словно подчеркивая отсутствие этой магии в Англии Тюдорской. Поэтому мне трудно рассматривать Ричарда Второго как часть цикла - слишком самостоятельна эта пьеса, слишком глубока раскрытая в ней психология, слишком завораживает ее странный герой. Удивительное произведение. И я безумно рада, что в полной мере ознакомилась с ним именно через спектакль Дорана: это блестящая, очень смелая и дерзкая постановка, прямо как сам текст, явившая миру точно такого же Ричарда Второго в исполнении Теннанта - блестящего, смелого и дерзкого. И бесконечно талантливого. Я, наверное, единственный в мире поклонник Дэвида, не посмотревший и не собирающийся смотреть ни минуты Доктора Кто, но мне это совершенно не мешает. Его Гамлет поразил и убедил меня на сто процентов, но его Ричард - настоящий театральный шедевр. И теперь я с большим интересом жду его следующий театральный проект. Потому что кино - это, конечно, замечательно. Но театр... это источник жизни.

Последний мой пост, под которым развернулась дискуссия на более чем сто комментов, был про методы суицида. Не спрашивайте. К тому же, я его уже и не найду. Но вот такая была тема. А теперь, вот, Икс-Мены. Интересно, это как-то связано?..
В общем, мой вердикт таков, что Макбеты - они, конечно, Макбеты, и от этого никуда не денешься. Необычно в комиксном антураже видеть разыгрывающуюся шекспировскую драму, но это лишний раз подтверждает, что когда актеры хороши, и когда между ними химия, все остальное отходит на второй план. Я видела Макбета Маккеллена и Стюарта, я не видела в этой роли МакЭвоя и Фассбендера, но теперь, проведя параллели, я прекрасно могу себе их Макбетов представить. Я словно этих Макбетов посмотрела. Ну, я их, естественно, еще посмотрю, благо один вот-вот выйдет, а второй доступен вконтакте на ДВД (и режиссер там Питер Моффат, который не брат Стивену Моффату, но запомнился мне тем, что очень хорошо снял "Хокинга" с Кабербэтчем в главной роли. Кстати. Вот чисто вопрос из любопытства. Когда в последний раз Оскар давали за сплагиаченный перфоманс, а? Но я поздравляю господина Камбербэтча с тем, что, пускай и через десять лет, его Хокинга признали на самом высоком уровне. Кто ничего не понял, вам лучше и не знать). Так вот, я их посмотрю, конечно, но я прям чувствую, шо знаю, какие они будут, гыгы. Вот так. Даже комиксы в итоге все равно сводятся к Шекспиру. Все. Сводится. К. Шекспиру.
Но главная, после Макбетов, ценность сего кина, конечно, в слэше. Я просто обязана отметить для истории то, что я не помню, когда в последний раз видела на экране такой изящный, однозначный, при этом ненавязчивый, канонический и официальный пэйринг, да еще такой адски убедительный. Нет, кто ваще не знает о таких вещах как некоторые страшные слова на букву "г", тот увидит только дружбу, о да, чем оно и прекрасно. Но зато тому, кто мыслит шире, и искать не надо - на вас смотрят двумя парами честных голубых глаз и силой двух взглядов убедительно заверяют "да, детка, это ОНО". А иногда и не только взглядов. "I'll go easy on you" звучит как бальзам на раны старого слэшера, который давно уже считал, что времена тонкого слэша прошли безвозвратно, и теперь настала эра бессовестного троллинга "нет, мать вашу, я не гей, а то, что мы спим вместе, так это у нас дружба такая", деревянных лиц "такого нет, не было и не будет, а что вы там себе надумали, то ваши извращения" и, в качестве баланса, прямолинейного слэш-порно прямо на экране, так что не спрятаться, не скрыться. Ах, как я скучала по тонкостям...

И тем не менее, and you know what's coming up next, дорогие мои иско-фанатки. У меня таки есть логический вопрос! И раз уж вы такие добрые и всезнающие, поясните мне, вот как.

У нас есть две реальности. Номер раз: до того, как Росомаха вернулся в будущее и сделал то, что сделал. Номер два: после того как он это сделал. Номер два меня сейчас не волнует. Реальность номер раз, насколько я понимаю, заключает в себе первые три фильма плюс Первый Класс. Более того, в сцене, где Росомаха дает молодому Чарлзу покопаться у себя в голове, нам совершенно ясно показывают момент убийства Джин. Что, соответственно, подтверждает наличие Последней Битвы в реальности номер раз. Так вот. Каким, блин, образом в этом номере раз Чарлз сначала помер, а потом воскрес, а Магнето сначала потерял силы, а потом получил их взад, так, что они оба мужественно и рука об руку в этой самой реальности номер раз через тучу лет могли бороться с супер-крутыми роботами? Это, товарисче, одна реальность! Если только Росомаха не проделывал трюк с подменой прошлого раз в две недели для профилактики. В новой-то реальности номер два оно понятно. Но мы ее, по сути, и не видели - только в конце Дней. А до того, как бы, реальность была по сути одна. И вот как? Простите, шо я тут вот это пытаюсь охватить то, шо собственно и не нужно охватывать, но у меня от этих воскрешений шарики за ролики заехали.

За сим просмотр комиксов пока завершен о, я уже предвижу тебя, эпический поход на доктора Стрэнджа, как же тяжка жизнь фаната, а я, после тонны совместных Фассбендеро-МакЭвоевских интервью (извините, но если господину МакЭвою можно придумывать новые слова, то и мне можно, кто не поняла, о чем я, и не надо!), пойду смотреть того Макбета, который вконтакте на ДВД. Эх, люблю я Макбета... Уж сколько я его видела, подумать страшно, а все равно хочу еще.

UPD. Ну, с Макбетом МакЭвоя я не ошиблась ни на йоту. Не сомневалась, что он полезет в глубины внутренней слабости вроде как успешного мужчины, и сделал он это прекрасно. Именно слабость - душевная слабость, сначала минутная, а потом и хроническая, - а не амбиция или жадность, стала здесь той самой fault, которая привела Макбета к трагедии. Я люблю такую трактовку. Я всегда считала Макбета скорее духовно слабым, чем амбициозным или властолюбным - за этим к его очаровательной жене. Уверена, Макбет Фассбендера будет совсем другим - с акцентами как раз таки на амбиции и власти. Вот посмотрим. Кстати, лучший Макбет из всех, то я видела, - это МакКеллен. Что неудивительно, вроде как. Но лучший он потому, что это тот редкий случай, когда актер показал не просто слабость духовную, или не просто амбицию, но глубокую внутреннюю гнильцу Макбета. Его Макбет велик, и его Макбет жалок. А еще, к тому же, его Макбет философ. А это редко кто умеет сочетать.
Камео страдающего Торина, то есть Макдаффа, то есть Армитажа было приятной неожиданностью.
Ну и стандартное. Удивительные, все-таки, вещи писал Шекспир. Переносимые в абсолютно любой альтернативный мир. Совершенно универсальные. Смени все - даже текст, - а это все равно он, Шекспир. Никто так больше не писал. Ни единый мастер слова.

Но для начала короткая рекомендация: если где-то рядом с вами есть ИМАКС, и в нем совершенно случайно показывают "Иерусалим":
http://en.wikipedia.org/wiki/Jerusalem_%282013_film%29
я настоятельно рекомендую вам потратить 45 минут своей жизни. Там потрясающие съемки. Причем команде National Geographic дали доступ в святые места, обычно закрытые для посетителей, и даже разрешили воздушные съмеки в местах, где полеты запрещены. Если же сейчас в программе фильма нет, следите - его будут катать по всему миру еще пару лет.

Не прошло и ста лет, как я добралась до этого поста. Вообще, театральных постановок накопилось... "Боевой Конь", "Маленький семейный бизнес", "Странное происшествие с собакой", "Гамлет", в конце концов. С Теннантом. Зато очень удобно, когда писать ни о чем личном не хочется или нет сил: сидишь себе, крапаешь постик за постиком... В общем, я вам сочувствую, если вы не любите театр, гыгыгы. Но в первую очередь, конечно, я напишу о "Короле Лире" с невероятным Саймном Расселом Билом в главной роли. Потому что это - событие в театральном мире. Вот как "Франкенштейн" был событием, так и эта постановка "Лира". Это то, что надо увидеть. Смешно, конечно, предупреждать о спойлерах в случае с Шекспировской классикой, но если вы не смотрели, читать или нет - ваше дело, - но пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, посмотрите это, если оно идет в ваших кинотеатрах. Это Шекспир во всем своем безумии и великолепии. Это потрясающая постановка. Конечно, лучше было бы написать это, посмотрев дважды, но еще неизвестно, покажут ли когда-нибудь.



Для меня лично "Лир" - это вершина гения, беспощадной мудрости и трагизма Шекспира. Конечно, в случае Шекспира глупо использовать термины вроде "лучше/хуже". Однако даже среди его вещей "Лир" выделяется, также, как выделяется "Гамлет".  Не помню, говорила я это здесь, или кому-то где-то в приватном разговоре, но на мой взгляд, настоящий шекспировский актер должен сыграть три роли: Гамлета в молодости, Ричарда Третьего в среднем возрасте, и наконец Лира в преклонных летах. В общем, вы понимаете, какие у меня ожидания и требования к тем, кто берется за постановки этих монстров. И все три с чем-то часа этой постановки я испытывала дикое наслаждение, которое можно испытать только от правильной постановки этих пьес.
Национальный Театр вложил все, что мог, в эту постановку. Деньги, время, усилия лучших мастеров. И результат превосходит все ожидания: каждая деталь здесь на своем месте, каждый костюм открывает душу персонажа. Атмосфера некогда великого государства, сейчас погрязшего в тирании, воссоздана настолько достоверно, что хочется оглянуться и перекреститься. Совет Лира в открывающей сцене больше похож на допрос в генштабе секретных служб - жесткие линии, пустые столы, Лир, сидящий спиной к зрителям и лицом к трем дочерям. Памятник Лира, под которым сам Лир произносит свою знаменитую фразу, "please, Lord, do not let me be mad" - потрясающий символ: величие и мощь уже остались в прошлом, а под их памятником оригинал скорее может вызвать жалость, чем страх или уважение. Мощнейшая сцена урагана - мне еще не доводилось видеть в театре такого размаха. Кажется, если я не путаю, сам Бил предложил сделать грозу практически настоящей, чтоб гремело, сверкало, чуть ли с неба не лило. И внезапно из некой метафоры гроза превращается в настоящий природный катаклизм, на фоне которого трагедия Лира кажется еще более жуткой. Удивительно, что может делать театр в наши дни технического прогресса - это почти кино, но только в реальном времени. Вы представляете, какая должна быть мощ актеров, чтобы не потеряться на фоне такого действа? После него удивительная идиллия светлого утра, с которого начинается вторая часть представления, с его светлыми красками, цветами и причудившейся Лиру мышкой, кажется раем. Вот только рай этот потерянный, потому что Лир уже пересек границу безумия. Финальные же декорации войны в последний раз пугают своим реализмом. И все же все это великолепие является лишь фоном для действительно талантливых актеров, каждый из которых с настоящим пониманием относится к своиму персонажу и вкладывает все силы в то, чтобы выжать из него все что только можно. Однако как еще можно играть на одной сцене с Билом?
Мне очень понравились три сестры - дочери Лира. Корделия, конечно, как была ангелочком, так им и осталась, хотя это было показано не слащаво и слезливо, а с большим достоинством. И ее искренние чувства к отцу ощущались кожей, как и ее горе, и обида, и гнев. Но куда интереснее две старшие, Гонерил в исполнении Кэйт Флитвуд и Реган в исполнении Анны Максвелл Мартин. Реган получилась откровенной стервой - жестокой, холодной, манипулирующей своей сексуальностью, и добивающейся этим того, чего хочет. Временами мне она казалась чуть ли не безумной - в своей слепой ярости и пьяном веселье. Сцена пыток Глостера ужасна не самими пытками, хотя это зрелище не для слабонервных или детей, но именно Реган, ее восторгом, ее сумасшествием, а в конце ее ужасом.
Гонерил же лично у меня вызвала что-то вроде сдержанного сострадания. Она старалась быть хорошей дочерью, она замуровала себя в свои костюмы и дисциплину, и терпела отвратительные издевательства отца - ведь то, что он говорит ей в банкетном зале, просто чудовищно. И ее отречение от него, предательство, а потом союз с манипулятором Эдмундом, который ее просто использовал, - это не следствие внутренней гадливости, как в случае Реган, но скорее ее обиды, чувства несправедливости и глухой злости. И это прекрасно сыграно во всех нюансах и оттенках.
Кент и Глостер составляют, на мой вгляд, две стороны одной медали - два пожилых человека, один достаточно глуп для того, чтобы стать жертвой нечистоплотности своего незаконорожденного сына, второй достаточно мудр для того, чтобы страдать за правду. Первый вынужден пройти через утрату состояния, чести и глаз, чтобы обрести покой, второй всю пьесу борется за праведное, и вынужден наблюдать, как все это праведное постепенно обращается в прах.
Два сына Глостера сыграны просто блестяще и раскрылись удивительно. Эдмунд Сэма Тротона - очень умный и хитрый манипулятор, не чурающийся никаких методов для достижения своей цели, готовый идти до конца. Актер прекрасно изобразил его обиду на весь мир за то, что он лишен своего права наследства, обиду, которая постепенно перерастает в жестокий и беспощадный план. Этот Эдмунд отвратителен и страшен, его хочется презирать, и в то же время его опасаешься.
Роль Эдгара я считала всегда чем-то вроде Гласа Автора, персонажем, через которого Шекспир вводит в сюжет свою мудрость. Однако Эдгар Тома Брука стал не только совершенно живым человеком, но и очень самобытным и ярким персонажем. Он тоже по-своему безумен, но если остальные персонажи безумны мрачным, болезненным сумасшествием, то Эдгар - блаженен. И все же он не ягненок. Он чистый и светлый человек, который не умеет, или не хочет, бороться за то, чем одержим Эдмунд - власть и деньги, однако достаточно мудр для того, чтобы достигать своих целей. Его финальные сцены с отцом трогательны и одновременно суровы.
Эдриан Скарборо сотворил что-то невероятное с Шутом. Его преданность Лиру и любовь к нему совершенно искренняя, и это не привязанность слуги, это настоящая дружба, даже если сам Лир так и не смог в полной мере понять этого. У Шекспира Шут играет скорее функциональную роль, и когда нужда в нем отпадает, он просто исчезает незнамо куда. Здесь это упущение было компенсировано жестоко и страшно - Лир в припадке безумия убивает своего верного друга. Друга, и единственного человека, кто мог, умел пробиться сквозь завесу его безумия, его болезни, и достучаться до его разума, правильно балансируя между ироничным подхалимством шута и мудростью друга. Это жуткая, почти чрезмерная ирония - то, что Лир убивает единственного, кому доверяет. И это сработало бы не с каждым Лиром.
Игра Била - это то, что называют тонкой игрой, и при этом игрой на грани. Былое величие его Лира совершенно очевидно, ошибки быть не может - это некогда великий, и страшный, властитель. Не глупый, умеющий расположить к себе, умеющий стребовать свое, властный, гордый и опасный. Он привык быть главным, привык, что его слова не оспариваются, привык, что ему смотрят в рот и падают перед ним ниц. Что постепенно из короля и превратило его в тирана - точно по тексту Короля Якова Первого, который четко расчертил границу между хорошим королем и чудовищным тираном. Лир Била пересек эту границу и потерял чувство реальности. Он капризен, он истеричен, он подвержен перепадам настроения. Три его дочери (как и все при дворе) по-своему пытались добиться расположения короля. Гонерил заботилась о нем, вела дом, выработала жесткую дисциплину по следам отца. Реган флиртовала с ним, используя все так называемые "женские" хитрости. И только Корделия не подхалимничала - потому что ее отец искренне любил. Его неуемное бешенство, когда она отказалась ему льстить в первой сцене, его ядовитые речи и на бумаге выворачивают душу наизнанку, а уж в этой постановке было просто страшно - он любил ее, и от этого ненавидел ее за неповиновение еще больше. Уже в этой сцене проявились первые ласточки личной трагедии Лира - его болезни. У Била он болен уже к началу пьесы. В его интерпретации это деменция, или по простому старческий маразм. Из-за этого расстройства в Лире с самого начала чувствуется неуверенность - он теряет хватку. Он не может признать этого, цепляется за свою власть как может, но постепенно на протяжении пьесы его болезнь неуклонно прогрессирует. И это сыграно поразительно четко и детально. Его движения, взгляд - с каждой сценой становящийся все более рассеянным, - интонации, его дикий страх потери рассудка... Этому невозможно было не поверить. И каким бы человеком Лир ни был, но в интерпретации Била ему невозможно было... нет, даже не сочувствовать. Это именно жалость, щемящая и невероятно сильная. Это жестокая трагедия, не сентиментальная, она написана не для того, чтобы выбить из зрителя слезу, хоть куча народу и помирает. Но эта постановка причиняет почти физическую боль - и не смертями, пытками или несправделивым отношением к Корделии, а именно тем, как некогда великий человек постепенно превращается в отвергнутого и обманутого, слабого и беспомощного старика, который успокоение найти может лишь в безумии, который в моменты просветления стыдится себя и своей болезни, и который лишь в безумии обретает мудрость - увы, слишком поздно. Совместные сцены с Корделией после ее возвращения смотреть без слез просто невозможно, потому что та стена, что между ними сейчас - стена его слабеющего разума - куда выше и толще, чем все стены, что были до того. Бил играет это настолько пугающе достоверно, что порой хочется отвести взгляд - слишком это интимно, страшно, невыносимо, и слишком сильно это заставляет задуматься о своей жизни, жизни своих близких и жизни в целом. Но протащить себя через это надо. Во-первых потому, что это уникальная актерская работа. А во-вторых потому, что через такую постановку Шекспир - мудрец, философ и беспощадный правдоруб - раскрывается во всю свою мощь, и только так можно в полной мере понять, почему он - лучший драматург в истории человечества и почему он останется им навсегда. Не в имени дело, и не в традиции. А в том, что он вскрывал самое нутро человека в самых разных ситуациях так мощно, что каждое его произведение, даже увиденное в сотый раз, немножко меняет нас.
Соприкоснитесь с великим, посмотрите эту постановку. Как и с "Франкенштейном", я не обещаю вам "приятного времяпрепровождения". Это намного лучше.

Это будет в большой степени пост-дополнение к этому посту. Поэтому здесь не будет разговоров о самой книге, об идее спектакля, а также о моем отношении к первому и ко второму. Только то, что мне захотелось сказать после того, как паззл, наконец, сложился полностью, и я посмотрела версию с Миллером в роли Создания и Камбербэтчем в роли Виктора Франкенштейна. Спасибо интернету, незнакомым героям, друзьям и лично Киви за этот просмотр. You made it all possible. *скупая женская слеза*

Если коротко, то, в общем-то, все очень просто. Миллер играл сюжет Бойла. Камбербэтч играл книгу Шелли.

Да, я согласна с большинством, Создание Миллера во всем быстрее, яростнее, более страстное. Более, как ни парадоксально это звучит, адаптированное. Создание Миллера - человек. Посмотрите на его движения после рождения: это движения маленького ребенка, впервые выпущенного на ковер. Он где-то даже сам говорил, "в Создании много меня в возрасте трех лет". У его Создания человеческое выражение совершенно человеческих глаз на совершенно человеческом лице. Его история - это история о деформированном ребенке-Маугли, которого выбросили из-за уродства, возможно, юродивости. Оно не страшно внешне, нисколько. В нем нет ничего странного, ничего unheimlich. Миллеру, конечно, было тяжело в том плане, что Камбербэтч его откровенно выше, к тому же голос у последнего намного более зычный, и ему достаточно громко говорить там, где Миллеру приходится уже кричать. Текст-то нам очень четко говорит: Создание было намного крупнее людей, мощнее, громчее и прочие -ее, засчет чего и казалось людям столь опасным. Кстати, отмечу уровень ощущения партнера: в сцене, где Виктор и Создание встречаются в первый раз, и где эта разница в комплекции больше всего бросается в глаза, Миллер, играя Виктора, тянется вверх, выпрямляет спину, пытаясь сровняться с высоким Созданием, доминирующим над пространством. Виктор Камбербэтча же половину времени проводит на коленях, чтобы эта разница, в этом случае играющая не на пользу, была как можно менее заметна. В Создании Миллера больше чисто человеческого эгоизма. Кажется, Ри это у себя уже отметила, но я повторю: Создание Камбербэтча просит о любви, Создание Миллера ее требует. Созданию Миллера нравится его сила, ему нравится то, что оно так быстро учится "быть человеком": уничтожать, ненавидеть, лгать. Оно не осознает горькой иронии этой фразы: это действительно присуще только людям, и оно гордится тем, что умеет так же. Создание Камбербэтча же понимает эту самую горькую иронию того, что человек - Человек - как раз таки не должен ни уничтожать, ни ненавидеть, ни лгать. Если Создание Миллера хочет стать человеком, чтобы требовать своего права, то Создание Камбербэтча хочет стать хорошим человеком. Создание Миллера страдает от того, что его не принимают в общество людей, ведь оно совсем как они. Создание Камбербэтча - от того, что людское общество оказалось совсем не таким, как в его книжках. И поэтому, когда в самом конце Виктор-Камбербэтч из последних сил поднимается на ноги, Создание-Миллер откровенно измывается и издевается, "вот так сила воли, ну-ну, давай, пострадай для меня, помучайся, мне это нравится, ты это заслужил". Во втором варианте же Создание-Камбербэтч с обреченностью констатирует, "да, нам еще долго страдать, прежде чем мы умрем". Нет, текст они читают один. Но насколько же по-разному! И истории эти имеют разные концовки, на мой взгляд (ведь в романе Шелли открытый финал). Создание Миллера, схоронив своего создателя, вполне возможно выживет и будет скитаться в ледяных далях. Создание Камбербэтча умрет рядом с замерзшим трупом Виктора. Знаете, какая деталь прочтения роли меня искренне потрясла? Наверняка почти неосознанная, но гигантская. Когда Создание, после своего первого восхода и дождя, падает в траву, в версии Миллера оно выковыривает оттуда жучков и каких-то насекомых и ест их. Создание Камбербэтча ест траву. Первый - хищник. Второй - травоядное. Первый - человек. Второй - то самое существо из романа Шелли, которое не человек, которое - тот самый новый "вид", которое сшито из трупов, которое не охотится на животных и питается ягодами, то странное, непонятное, неназванное, неописанное почти, unheimlich - от heimlich и un.

И настолько же разными получились два Виктора. Виктор Миллера не знает сомнений. Он холоден, он целеустремлен. Из эмоций он способен в основном только на раздражительность, ярость и страсть. Он - безумный ученый от мозга, от одержимости собой и своим талантом. Он не испытывает раскаяния, и даже сомнение в его сердце - редкий гость. Виктор Камбербэтча - романтический герой (не Байронический), герой Шелли, хотя благодаря сценарию тот факт, что он ученый, не пропал, как было в романе. Он - безумный ученый от идеи. Он одержим идеей, он полон противоречивых чувств. Если Виктор Миллера поражается Созданию, когда видит его в горах, Виктор Камбербэтча им восторгается. Он обладает совсем другой душевной организацией: он эмоционален, нервозен, мечтателен. Его страх за пропавшего брата ощущается физически, как и его редкие вспышки снобистского пренебрежения в отношении глупых людей (сравните, как они произносят фразу "посмотри на этих маленьких людей", Виктор Миллера констатирует факт "тьфу, возвращаться туда противно", Виктор Камбербэтча полон негодования, даже разочарования, и отсюда издевки "черт, и ведь могли бы, могли как я, но нет".) Вот его суть - идеалист. Такие создавали французскую Революцию, о которой писала Шелли, еще до того, как общество произносило это слово вслух. Вот эта прослойка нервных молодых людей из высшего общества, образованных, умных и переполненных идеями о свободе, справедливости, братстве и прочим сладким ядом. И он - он раскаивается. Когда Виктор Миллера произносит "мне жаль" после того, как Создание описывает ему все страдания, через которое прошло, это - не более, чем общественная конвенция. Так произносят эти слова перед вдовой на похоронах человека, которого совершенно не любили. Виктор Камбербэтча в эту секунду действительно жалеет, и его "I'm sorry" переводится как "прости".
Да, это действительно поразительно разные прочтения. Сравните, как оба покидают Элизабет, отправляясь в Англию: она его отпускает, и Виктор Миллера, почти видимо вздыхая с облегчением, говорит "спасибо" и слегка кивает головой. Это "слава богу, спасибо, что отстала наконец". Виктор Камбербэтча отвешивает поклон, его "спасибо" - это "спасибо, что понимаешь и принимаешь меня вот таким". Когда Виктору приходит видение с его убиенным братишкой, и когда галлюцинация спрашивает его, будут ли Создания размножаться, будут ли они слушаться Виктора, или же будут плохими, как то, что убило его, Миллеровский Виктор закрыт, он отвернулся от брата, он отвечает куда-то в сторону. Виктор Камбербэтча напротив смотрит на брата, а в последний момент, за секунду до явления Создания, он даже протягивает к нему руки. И, опять же, физически ощущаешь, что этот человек на грани. И его горячка совершенно ожидаема. У Виктора Миллера приступ горячки от переутомления. У Виктора Камбербэтча - нервный срыв.
И все же, и все же, хоть, действительно, этому Виктору, нервному, эмоциональному, откровенно страдающему совестью и страхом, хочется симпатизировать, хочется посочувствовать, все же там, на дне, осознаешь, насколько же его поступок ужасен. Виктор Миллера мог стать Созданию богом. Виктор Камбербэтча мог стать Созданию отцом. И когда понимаешь эту разницу того, чего Создание было лишено, с ужасом понимаешь, что Созданию Миллера не повезло больше. И когда Виктор Камбербэтча со страданием в голосе сокрушается и сожалеет, что не познал любви, это - трагедия, для них обоих, и еще для многих людей. Когда это говорит Виктор Миллера, это - лишь констатация печального факта. В трагедии Создание было лишено возможности на счастье в тот единственный момент, когда Виктор убежал, испугавшись, и невольно думаешь, а ведь мог бы не убежать. Во второй версии Создание изначально было обречено: Виктор-бог не дал бы ему любви, даже останься он с ним. Потому что первый был способен на любовь, хоть и не познал ее, а второй - не познал потому, что не способен.

Да. Гениальная постановка. Только сейчас понимаю всю ее гениальность, только увидев обе версии. Та глубина, что вложена туда сценарием, и те акценты, что расставляют актеры, создает четырехмерную картину альтернативной реальности. Я не знаю, какая версия мне нравится больше. Но, думаю, очевидно, чьи перфомансы меня больше поразили. Впрочем, Камбербэтч еще дождется своего отдельного поста, ибо проглоченный ночами десяток фильмов и пропущенный через себя десяток его ролей не оставляют мне выбора: если и тратить время на обсуждения актеров, то только на обсуждение таких Актеров. Но не сейчас, не сейчас.

Поскольку Alisakea просила написать про спектакль, то я с удовольствием. По следам первого просмотра не писала, но, как оказалось, это было и к лучшему. Как я и подозревала, наш проф, вхожий в театральные круги, выцарапал себе какую-то совершенно дикую запись, по которой полностью оценить спектакль было крайне непросто. Позавчера же я сходила в кинотеатр, и разница, безусловно, разительна, хотя, конечно, ничто не сравнится с посещением театра. Но поскольку иметь возможность мотаться на спектакли в Лондон я буду еще не скоро, то спасибо, что можно хоть так.

Если коротко о проекте, то National Theatre, как и несколько других масштабных культурных заведений, подписал контракты с кинотеатрами по всему миру и теперь транслирует свои спектакли в прямом эфире, либо же предоставляет записи самых нашумевших постановок. Разумеется, не в каждом кинотеатре идут подобные представления, но все же поискать в своей близи такие крайне полезно: проект предоставляет возможность смотреть оперы, баллет, выступления симфонических оркестров и театральные постановки из лучших залов мира за умеренные деньги. Очень жаль, что Royal Shakespeare Company не устраивают таких трансляций, видимо, из-за прямой конкуренции с Национальным, но я верю, что за подобными проектами будущее, и рано или поздно все ведущие театры мира подключатся к этому делу. Прибыльно, чего уж.

Спектакль "Франкенштейн" был поставлен на сцене Национального Театра еще в 2011 году, однако прошел с таким фурором, что в итоге вот уже второй год его пускают по кинотеатрам. Не так часто, как хотелось бы, но все же. Позавчерашний показ прошел в честь пятидесятилетия Национального Театра. Поставил спектакль Дэнни Бойл, который широкому зрителю известен культовым фильмом "На Игле" (Нэл любит) и оскароносным фильмом "Миллионер из трущеб" (Нэл не любит). Других фильмов Нэл не видела, так что шансы были писят-писят, но Нэл не спрашивали: наш проф из театральных кругов показал нам "Франкенштейна", не спрашивая, и спасибо ему. Поэтому, когда появилась очередная возможность посмотреть на большом экране, я поскакала, даже несмотря на то, что показывали ту версию, которую я уже видела, с Бенедиктом Камбербэтчем в роли Создания и Джонни Ли Миллером в роли Виктора Франкенштейна. Кто не знает, цимус постановки был в том, что два ведущих актера каждый вечер менялись ролями, и чтобы оценить действо в полном объеме, необходимо было посмотреть обе версии. Но пока что с Миллеровским Созданием у меня не складывается. (Я, кстати, уже не знаю, смеяться или нет над тем фактом, что в данный момент и Камбербэтч, и Миллер играют роль Шерлока Холмса в разных телесериалах. Прямо помешались на Холмсе.)

Скажу сразу, я человек необъективный: я люблю роман Мэри Шелли. Люблю его давно и очень сильно. И считаю его одним из лучших произведений в англоязычной литературе. Эта книга бесконечной глубины о вечных темах, вечных и основополагающих. Человек всегда будет стремиться к "истине" (Фауст), абсолютному познанию главных таин бытия - смерти и жизни, никогда их не достигнет, и не раз еще поплатиться за это очень дорого. Это в человеческой природе, равно как и саморазрушение. Поэтому "Франкенштейн" будет актуален всегда, так же, как он был бы актуален за сотни лет до своего появления.


"Франкенштейн" не раз был экранизирован, а вот с театральными постановками не сложилось. Впервые на сцене спектакль поставили еще в девятнадцатом веке, скоро после публикации самого романа, а вот дальше режиссеры кино проявляли гораздо больше интереса, чем режиссеры театра. Пара попыток была, однако все они окончились, по большому счету, провалами. И это неудивительно: роман слишком сложен по своей структуре и наполнению для сцены. Он и для фильмов-то непрост. К тому же, в коллективном бессознательном очень плотно закрепился образ Бориса Карлоффа: вот уж воистину не Создание, но Чудовище. Не стоит, думаю, говорить о том, что к книге этот образ имел мало отношения. По сути, из-за этого трагедия "Франкенштейна" в этом самом бессознательном превратилась чуть ли не в фарс, особенно учитывая то, что люди гораздо чаще притворяются, будто читали книгу, чем действительно читают ее. А жаль - книга таит в себе бесконечный потенциал.

Я, однако, должна отметить одну краеугольную проблему: любая экранизация или постановка автоматически подразумевает, что Создание будет изображено визуально. Однако же именно это мгновенно ставит под угрозу саму задумку книги. Ведь у думающего читателя сразу должен возникнуть вопрос: как получилось, что Виктор - создатель, потративший кучу времени на работу - осознал уродство своего Создания только, когда оно очнулось? Да осознал так, что в ужасе бежал, а потом слег с горячкой. Он что, все время, пока работал, был слеп? А дело-то, по сути, не во внешнем виде. Нет, без сомнения, Создание уродливо, хотя его уродство имеет границы: мы знаем, что, несмотря на уродство лица и нескладность тела, оно в итоге было довольно грациозно, сильно и быстро, чем Виктор не может не гордиться даже в состоянии смертного ужаса. Разумеется, Создание своими размерами и вообще непохожестью на чтобы то ни было могло напугать селян, ребенка или женщину. Однако не Виктора. Самым пугающем в Создании была его противоестественность. Противоестественность, которую даже сама Шелли не смогла описать четко, но именно это и пугает: Создание настолько страшно в своей противоестественности, что человек, не видивший его, просто не может его себе представить. Создание - это как призрак, как тень, что-то невиданное, что-то потустороннее, что-то, что наш мозг не может охватить, потому что такого - ожившее тело нескольких мертвецов - мы никогда не видели. Мы знаем, что слепой старец - безусловно символ слепой Фемиды - не почувствовал в Создании ничего ужасного, то есть его противоестественность не ощущалась кожей, нюхом, интуицией. Полагаю, если бы Шелли писала свою книгу в двадцатом веке, она изменила бы этот момент. Но она писала в эпоху романтизма, она писала символами, она вкладывала в Создание не только религиозную коннотацию, но и социальную критику. Важно еще и то, что Виктор видел его не так, как все остальные. Остальные видели его как чудовищное создание, в котором что-то было категорически не так. Виктор видел в нем свою ответственность, самого себя. Мы же, читатели и зрители, определенно не можем увидеть его глазами Виктора. Другими словами, как бы ни изощрялись создатели спецэффектов, каким бы ужасным они не делали этого персонажа, в самой идее визуализации изначально уже лежит несоответствие книге. Упрощение. Это, конечно, не извиняет упрощение этого персонажа до уровня мычащего зомби, но проблема есть. Поэтому я понимаю, насколько тяжела задача для любого, кто замахнется на постановку.

Не знаю, осознанно или нет, но Бойл и его сценарист Ник Диар сделали ход конем: они поставили спектакль с точки зрения Создания. Мы не можем увидеть его так, как оно описано в книге. Однако что мешает нам увидеть мир его глазами? Ведь Создание до определенного момента не осознает своей противоестественности, гораздо дольше, чем оно не осознает своего уродства. Оно достаточно рано видит свое отражение, и оно само напугано им, особенно когда может сравнить себя с людьми - красивыми, складными, счастливыми. Однако оно, не зная ничего о жизни и смерти, не в состоянии оперировать таким термином как "противоестественность", ведь оно не понимает, что естественно, а что нет. Да и может ли живое существо ощущать себя "неживым"? Да, оно очень быстро понимает, что оно слишком уродливо для того, чтобы надеяться на приятие человеческого общества. Однако оно так и не понимает неразрешимой дилеммы своего создателя Франкенштейна - да, я уродливо, думает оно, но разве этого достаточно для того, чтобы лишать меня любого счастья, разве мой родитель не создал меня таким сам же? Дилемма Виктора, однако, намного глубже, и она лежит за той гранью понимания, на которую способно Создание, ведь оно - главная заинтересованная сторона. Так же, как живое существо не может осознать себя как "неживое", так оно не может принять того, что оно - тотальная страшная ошибка, которую для всеобщего блага стоит уничтожить. Противоестественность такого осознания даже более противоестественна, чем противоестественность самого Создания.

В самой книге точку зрения Создания мы видим лишь однажды, когда Шелли дает ему слово. Конечно, это обширная и длинная сцена, однако это лишь небольшая часть книги. Однако - независимо от того, желала Шелли того или нет, - именно эта часть является не только сердцевиной романа и всех центральных его тем, но и самым эмоциональным куском текста. Когда-то меня спросили, не удивляет ли меня, что такие ужасы написала женщина. Однако на мой взгляд, "Франкенштейна" могла написать только женщина, или по крайней мере далеко не каждый мужчина. Женщина гораздо ближе к мукам рождения, чем мужчина, а ведь история Создания страшна и прекрасна в своей болезненности первых моментов после рождения - страшнейшего потрясения в жизни каждого из нас. Но мы - рожденные естественным путем - имеем счастье (или несчастье) забытия. Младенец слишком мал, чтобы осознавать и помнить потом свое положение. Создание, однако, имело не только тело, но и мозг взрослого человека. И если развитие мышления и восприятия младенца прямо пропорционально количеству еще не полученного жизненного опыта, то у Создания этот баланс полностью нарушен. Это уже не говоря о том, что любой младенец никогда не пережил бы потрясений, выпавших на долю Создания, просто потому, что будучи слабым и беспомощным, он бы умер от голода, если бы был лишен какой-либо компании. Создание же изначально обладало телесной силой, вполне достаточной для того, чтобы выжить. А значит, оно прошло путь, который мы познать не в состоянии: именно эти болезненные ужас и восторг жизни. Шелли описала это потрясающе, в том числе и благодаря умелости Создания в речах на тот момент, когда оно встретилось со своим создателем.

Я думаю, очень важно также отметить те книги, которые Создание прочло, ведь эти книги во многом заменили ему бОльшую часть того, что человек учит годами с самого детства: понимание человека и общества. Эти книги сформировали не только картину мира Создания, но и его характер. Все помнят, что оно читало "Потерянный Рай" Джона Милтона - безусловно, для сюжета это главная книга из всех, ведь именно из нее Создание узнает про Адама, с которым мгновенно отождествляет себя, и из-за которого приходит к мысли о своей собственной Еве. Отсюда же оно делает вывод, что создатель всегда несет ответственность за свои создания. Кстати, я считаю очень важной одну деталь: Шелли не дала ему в руки Библию, она дала ему в руки интерпретацию. Эмоциональную, сложную, неоднозначную интерпретацию. И это уже говорит о многом. Второй книгой было произведение Плутарха, из которого Создание узнало все, что оно могло узнать про мир и людей: про мораль, устои, про то, что хорошо, а что плохо. Разумеется, ограниченно, ведь, хоть это и Плутарх, ни одной книги недостаточно для того, чтобы понять гомо сапиенса. Третья же книга, о которой почти сразу забывают, это "Страдания юного Вертера" Гете, и выбор этот очевиден: именно отсюда Создание учится эмоциям, и, я уверена, именно в Вертере, страдающем от одиночества и неразделенной любви, оно видит себя - одинокого и лишенного любви. Да, думаю, для Виктора и его окружения было бы намного лучше, если бы Создание училось читать по букварю. Но Виктору трагически не везло по жизни.

Виктор Франкенштейн - прямой наследник Фауста, хотя в своих изысканиях, равно как и в научных успехах, он зашел намного дальше жертвы Мефистофеля. Если Фауст "пал" в попытке познать "истину", Виктор "пал", познав ее. Господь в свое время наказал вавилонян за то, что они пытались дотянуться до неба - аллегорически "сравняться с богом". Виктор совершил гораздо худшее - посягнул на создание жизни, главную привилегию божественного создателя. Однако Виктор не Бог, даже не бог. Он смог создать жизнь из смерти, но ему не хватило ни терпения и любви, чтобы принять свое "дитя", ни мудрости, чтобы нести за него ответственность. Виктор не более, чем простой смертный, неспособный на божественные поступки, хоть и сумевший коснуться божественного чуда. Честно говоря, у меня никогда не получалось симпатизировать или хотя бы сочувствовать Виктору. Безусловно, его ошибка - лишь ошибка. И каждый имеет право на ошибку, и каждый имеет право ее не исправить. Более того, то, как его судьба описана в книге, безусловно служит тому, чтобы вызвать в читателе сострадание именно к Виктору. И тем не менее, Шелли-то писала до Экзюпери, а мы уже привыкли к "ответственности за тех, кого приручили", и уж тем более создали. Однако Шелли ни в коем случае не оправдывает Виктора, нет. Она становится на его сторону только в конце, когда Виктор окончательно посвящает свою жизнь поимке и уничтожению своего творения, полностью осознав свою вину. Конечно, это не счастливый конец, это трагический конец. И Виктор так и не дал Созданию того, на что оно, безусловно, имело право, с чисто человеческой точки зрения. Однако в этом и заключается главная трагедия: в безысходности сложившейся ситуации для обоих главных героев. Это история о том, как одна ошибка действительно может стать роковой, и о том, что есть вещи, которые нельзя исправить. Шелли не только не дает ответа. Она даже не задает вопрос.

Как я сказала (и тут ваш плодовитый автор наконец-то переходит к теме поста), цимус постановки Бойла заключается в том, что два ведущих актера каждый вечер менялись ролями. Другими словами, даже еще до того, как постановка увидела свет софитов, режиссер уже сделал громкое заявление относительно своей интерпретации романа Шелли - он объединил создателя и создание если не в одного персонажа, то определенно в одно целое. На мой взгляд, это не только очень правильно, это еще и очень канонично. Потому что в романе Виктор и Создание неразрывно связаны, равно как в христианской традиции человек всегда связан со своим божественным создателем. Позвольте мне также отметить, что, независимо от того, существует бог или нет, он неразрывно связан с человеком - единственным существом, способным в принципе воспринимать концепцию высшего разума. Другими словами, Виктор, играющий в бога, оказывается намертво привязанным к своему детищу, а его детище безгранично нуждается в своем создателе, и не только потому, что он может дать ему "жену", но и потому, что только он может дать ему то, на что имеет право каждый - родительскую любовь. К тому же, безусловно, подобная смена ролей дает огромные возможности и мощно расширяет потенциал пьессы. Как я сказала, одной из двух версий я не видела, однако абсолютно все рецензенты и зрители сошлись во мнении, что два варианта принципиально разнились в своей атмосфере и посыле, хотя сама пьесса оставалась идентичной. Это что касается роли актера в постановке: можно сколько угодно превозносить режиссера, но пока в постановке или фильме принимает участие хотя бы один актер, именно он будет основным звеном, и плохой кастинг - смерть любого, даже самого амбициозного проекта.

Ну, теперь, собственно, о том, что я видела. Конечно, это была несколько урезанная и отцензуренная версия театральной постановки. Как минимум, Создание в начале своей жизни было не голым, а одетым в иисусовский памперс, как максимум - сцены насилия были максимально укорочены, да и вступление прошло мимо нас: пятнадцать минут до начала спектакля, пока народ рассаживался в зале, актер, игравший Создание, находился на сцене в некотором подобии гигантской мембраны, сначала неподвижно, а потом начиная постепенно двигаться. И опять же еще до начала спектакля режиссер делает еще одно заявление: я не знаю, кто как, а я мембрану эту могла воспринимать только как прямую аллюзию на утробу. Нет, Виктор будет рассказывать про электричество и все такое, однако символ достаточно однозначен: Создание в этой постановке - не бездушный монстр, а живое человеческое существо, пусть и странное. Как вы уже поняли, эта постановка - история Создания, поэтому та сцена, которая у Шелли идет странице эдак на 150, здесь является вступительной: мы видим "рождение" и становление Создания.

Нет ничего удивительного в том, что пьесса, делающая упор на одну точку зрения, так или иначе упустит какие-то нюансы книги, и здесь это, безусловно, произошло. Франкенштейн, даром что главгер, так или иначе отошел если не на второй, то точно на неглавный план. Его здесь ровно столько, сколько нужно для того, чтобы понять кто он, что он делает, и почему он это делает.  Его эмоциональные метания и страдания сведены к схематическому минимуму. Я не скажу, что это плохо, кстати. По крайней мере, лично для меня это не было большой утратой, я уже сказала, что не испытываю к Виктору сильно теплых чуйств, а его бесконечные лихорадки в книге достанут кого угодно. Другое дело, что  практически все остальные персонажи здесь отведены не то, что на второй, а на десятый план. Кроме слепого старика. Сильных второстепенных ролей тут нет, хотя нет и откровенных идиотизмов. Просто люди стандартно исполняют стандартные роли, особенно стандартные на фоне такого нестандратного главного персонажа. Я не могу сказать, что это сильно мне мешало, по сути, это не мешало мне вовсе. Однако для идеальной постановки этого явно не хватало. Я понимаю, что в книге все эти персонажи тоже крайне плоские. Но что в книге остается незамеченным, то на сцене явственно бросается в глаза. Также, Диар упростил не только сюжетную линию (это как раз было совершенно правильно, потому что есть вещи, которые на сцене просто излишни, хотя очень интересны в книге, например, линия капитана корабля), но и некоторые психологические аспекты. Я думаю, дело тут было в том, что пытались поставить пьессу для всех, а не только тех, кто читал книгу. Однако поскольку я ее не только читала, но и детально прорабатывала, подсознательно естественно боролась за каждый нюанс. Это что касается минусов.

Эти минусы сценария, однако, компенсируются режиссерской постановкой. На мой взгляд, она блестяща. Сама сцена и как она работает, декорации, находки со светом, музыка и звуки. Временами обстановка крайне аскетическая и минималистическая, однако потом происходит какой-нибудь яркий взрыв. Видно, что на спектакль потратили деньги, с умом, фантазией и без столь свойственной современным постановкам экономии. Это приятно, я уже откровенно устала от ощущения, что на мне, как на зрителе, экономят каждую копейку. К тому же, спасибо постановщику за то, что время событий не перенесли в современный мир: я представляю себе Создание-клона. Я не буду рассказывать про детали постановки на случай, если кто-то (как минимум Ри) еще будет смотреть, к тому же, все это описано не в одной рецензии, однако некоторые находки, особенно в начале спектакля, совершенно чудесны. И тем они чудеснее, что они служат единственной цели: служить достойным фоном для истории Создания.

Совершенно очевидно, что все, что было создано для спектакля, было создано именно для двух актеров. Говорят, что два Создания получились очень разными, и я вполне могу в это поверить. Миллер и Камбербэтч актеры категорически разноплановые во всем. Миллера я видела в роли Виктора, и, конечно, никоим образом не могу их сравнить, хотя бы потому, что в этой роли ему было отведено не только меньше времени, но и меньше внимания. Нет, Франкенштейн безусловно является вторым главным героем, и нам показывают все, через что он прошел. Однако он второй главный герой. Франкенштейн Миллера не показался мне чем-то из ряда вон. Роль была сыграна хорошо, но не потрясно. Франкенштейн в его исполнении агрессивно эмоционален, изрядно яростен, помешан на себе и предсказуем. Я увидела эмоциональную сторону Виктора, однако сторона "великого ученого с холодным разумом" для меня осталась нераскрытой до конца. Говорят, что у Камбербэтча ситуация была прямо противоположной: его Виктор был как раз ученый, и гораздо менее громок и страстен. Я могу в это поверить, уж кому как не. Интересная находка Миллера состояла, однако, в том, что в образ своего Франкенштейна он привнес некоторые черты Создания. Что, разумеется, мгновенно иллюстрирует ту самую связь создателя и создания даже без второй версии. Однако я не буду скрывать простого факта: он здесь не в центре, и для центра не задумывался.

Что сценарист и постановщик сделали действительно феноменально, и ради чего они пожертвовали некоторыми другими аспектами, так это, конечно, Создание. Здесь блестяще продумано и прописано все, каждая мелочь, каждая деталь, каждое слово. На самом деле, описывать, что происходит на сцене, очень трудно, да и бесполезно: описала это все лучше всего сама Шелли, а чтобы понять, как это выглядит, нужно обязательно смотреть. Я, однако, совершенно объективно скажу как минимум то, что Камбербэтч в этой роли незабываем. Это сыграно на выдающемся уровне. Есть такие актеры, я их называю актерами типажа Джека Николсона, у которых напрочь отсутствует страх того, как его воспримут. Его как актера, не как персонажа. Это Гари Олдман, это Рэйф Файнс. Это люди, которые на сцене или перед камерой сделают все, что угодно, чтобы изобразить персонажа, не оглядываясь ни на что. Первые шаги Создания в жизни в этой постановке требуют именно такого актера. Перфоманс Камбербэтча настолько откровенен, а перевоплощение настолько абсолютно, что от этого почти не по себе, на это почти неудобно смотреть. Вот это ощущение болезненного восторга и ужаса появления на свет и первых столкновений с миром настолько остро и удушающе правдоподобно, что это вызывает какое-то странное чувство чуть ли не стыда, словно подсматриваешь за чем-то исключительно личным, интимным. Сцена, в которой Создание впервые познает дива природы, просто выдающаяся и с точки зрения постановки, и с точки зрения того, как это сыграно. Мне действительно очень, очень жаль, что я не видела Миллера в этой роли, потому что посмотреть на другую интерпретацию жутко интересно. Однако если судить из рецензий, миллеровское Создание в большей степени вызывает жалость. Я не могу сказать, что Создание Камбербэтча вызывает жалость. Глубокое сострадание - да, потому что невозможно не сострадать этому существу, когда наблюдаешь за его поистине мучительными первыми шагами и словами, за тем, сколь сильно оно страдает от одиночества, как искренне оно верит Франкенштейну, своему гению и богу, и надеется на появление своей "Евы", как оно радуется снегу и не понимает смысла слова "любовь", с каким чувством оно читает наизусть Милтона, как ему обидно от того, что у него нет даже имени, и какое сильное отвращение оно испытывает в тот момент, когда понимает, из чего оно было порождено. Однако одновременно с этим Камбербэтчу удалось показать ту безвыходность положения Франкенштейна, в которое он попал, потому что его Создание безусловно и неоспоримо опасно и страшно. Оно не вызывает жалости, когда требует своего права, напротив, оно пугает. И это очень странное чувство, когда с одной стороны понимаешь, насколько оно несчастно, и насколько несправедливо с ним обошлись, и в то же время с другой стороны отчаянно не хочешь, чтобы оно дало потомство, сам пугаясь того, что поддерживаешь решение Виктора все же уничтожить второе Создание женского пола. Щас я вспомню Фрейда и дам цитату, потому что перевести на русский слово "unheimlich" я не смогла.

"По разъяснению З. Фрейда, "жуткое - это та разновидность пугающего, которое имеет начало в давно известном, в издавна привычном". [1] Прослеживая развитие понятия "жуткого" ("unheimlich") в немецком языке, Фрейд показывает, что оно не только представляет собой антоним понятию "домашнего", "уютного" ("heimlich"), но и  сливается с ним по смыслу. "Итак, "heimlich" - это слово, развертывающее свое значение в амбивалентных направлениях, вплоть до совпадения со своей противоположностью "unheimlich"". (Фрейд, 268) Амбивалентность заключена в значении "скрытое, потаенное, таинственное", которое выступает как синоним "домашнего, своего, сокрытого от чужих", но приобретает  и противоположный оттенок -  "непостижимое, чуждое,  страшное".  По определению философа Ф. В. Й. Шеллинга, на которого ссылается Фрейд, "жутким называют все то, что должно было оставаться тайным, скрытым и вышло наружу". (Фрейд, 267).  Эволюция значения такова: домашнее ("heimlich") - скрытое от чужих - скрытое от самого себя - явленное уже как нечто чуждое,. неродное ("unheimlich"). Буквально "unheimlich" можно передать выражением "не по себе": именно такое ощущение чуждости самому себе и вызывается жутким."

Видите параллель с Созданием Шелли? Так вот удивительно то, что Создание Камбербэтча получилось именно unheimlich. Это самое верное и четкое определение тем чувствам, которое оно вызвало во мне при просмотре. И, я вам скажу, такое испытываешь далеко не часто. Когда я смотрела в первый раз, я подумала даже, что наложилось мое восприятие книги, но просмотрев вчера, уже зная, что меня ждет, и на большом экране, я поняла, что я не ошиблась, Создание вызывает именно это чувство. И я сразу скажу, что это далеко не приятное чувство, абсолютно. "Франкенштейн" Бойла, по крайней мере в этом раскладе актерских работ, опеределенно не то, после просмотра чего остается однозначное чувство удовлетворения из серии "все закончилось правильно" или даже "все закончилось неправильно". Из-за такой вот сложности главного персонажа интерпретация и даже эмоциональная реакция обречены метаться по кругу бесконечно, что, собственно, концовкой спектакля и было просимволизировано: ни Создание, ни Виктор не погибают, а уходят в бесконечные снежные дали, чтобы охотиться друг за другом и одновременно бежать друг от друга до скончания времен. Зритель не выйдет из зала с твердым мнением, на чьей он стороне, или даже с мнением "поделом обоим". Все получилось намного сложнее и неоднозначнее, равно как и сама книга, и я определенно не ожидала увидеть когда-нибудь такую не только интерпретацию Создания на сцене (продумать и записать это на бумаге - это одно), но и игру, способную эту интерпретацию передать. Это действительно выдающаяся актерская работа, причем как с точки зрения физики, так и с точки зрения психологии, основанная на блестяще прописанном для этого персонажа сценарии, и именно ради нее стоит смотреть этот спектакль. Более того, я уверена, что и вторую версию посмотреть стоит точно так же, потому что увидев одну интерпретацию, очень хочется увидеть еще одну, и еще одну, и еще одну. Да, после занавеса чувства удовлетворения от раскрытой загадки и решенной дилеммы не остается: как и Шелли, Бойл не только не дает ответа, но даже не задает вопрос. Зато остается фантастическое чувство удовлетворения от того, что увидел роль, о которой по праву будут говорить еще очень долго.

Если у вас будет возможность, обязательно посмотрите, даже если вам кажется, что плоские второстепенные герои - это ужас-ужас, такое смотреть я не буду. Посмотрите просто чтобы знать, что и такое бывает. Если вам удастся увидеть миллеровскую версию Создания, расскажите мне, что там и как, я помираю от любопытства. И не ждите "приятного времяпрепровождения". Это намного лучше.