Я пьяна. В квартире срач. I am happy very much! (с)

Читаю пьесу по ГП. Написано ужасно и пока скучно, но не поэтому я вышла из тени.
Возрадуйтесь, многолетние фанаты Драрри. Наконец-то, наконец-то! слэшерская любовь между потомком Поттеров и потомком Малфоев одобрена самой мамой Джо! Я прямо боюсь читать дальше, мальчики растут, и я опасаюсь излишних страстей. Разошлась тетка, Дамблдор, Коллин Фаррел Гриндевальд, а теперь, вот, это... Жду Снейпа. Как же без слэше-Снейпа?? Можно в качестве воспоминания, флэшбека, привидения.
В общем, читаю сквозь слезы неловкости. My 12-year-old self попискивает.

Так скромно и непретенциозно встречает радушием дорогих гостей фестиваля Эдинбург. Пушки палят, средневековые огни вокруг замка горят, фейерверки чуть ли не каждый день, и так - месяц. Тысячи приезжих, безумные вечеринки прямо на улицах, бесконечное количество выступлений всех, кто хоть каким-то образом связан с искусством. Самое замечательное в этом буйстве жизни, однако, то, что оно старательно не затрагивает более дикие части города. У меня под окнами, к примеру, гладь и тишь, и возвращаются белки.
Не было их давно, с прошлой осени. Я даже переживала, не бросили ли они мой двор совсем. Но, видимо, перезимовав в дуплах, весной и летой хвостатые подались в леса, а теперь, изрядно схуднувшие, то есть просто толстые, а не круглые как колобки, начинают возвращаться на старые места. Выяснила недавно, что эти серые белки совсем не местный тип. Они были завезены из Америки около ста лет назад, и за это время успели практически полностью выгнать из своего ареала местную рыжую белку. На острове Уайт, к примеру, есть знаменитый парк, в котором, если удача улыбнется, можно посмотреть на настоящих рыжих белок. Народ валом валит. Я бы, конечно, тоже обрадовалась, если бы у меня тут под окнами в компании серых бегали и рыжие. Но ждала я с нетерпением любых белок. И вот, наконец, вчера выглядываю в окно перед работой, а там они - целые две серые белки с белыми пузиками. Я аж чуть не прослезилась от умиления. За три минуты, что я на них смотрела, эти две пушистые сволочи успели устроить подкоп в грядках, разрыть клумбы с цветами, сломать одну розу, вылить всю воду из кошачьей кормушки, выжрать все зерно из кормушки птичьей и выдрать целые клочья травы на лужайке. За эти минуты мне перестало хотеться умиляться, а захотелось рогатку. Во дворе словно смерчь прошел, а эти ползают себе с невинными мордами, моют носы и крайне довольны собой. Сегодня спасать грядки хозяев вышел котяра, весь черный, с белой грудкой и самым кончиком хвоста, пушистый и зеленоглазый. Все утро тщетно пытается угнаться за серой бестией. Серая бестия невинно обводит дурака вокруг хвоста и продолжает чинить погром. Не знаю, были ли рыжие белки менее разрушительны, но я воочию увидела бедствие под названием "мелкий грызун". Хорошо, я там ничего не выращиваю, а то убила бы, гадов.

Пока белки дразнят котов и делают вид, что врагов у них в природе нет и быть не может, их настоящие враги на бреющем полете носятся над полем всего метрах в двадцати от двора. Настоящие хищные птицы здесь появляются редко и всякий раз берут меня за душу. Ни с чем невозможно спутать этот бреющий полет смерти, это падение камнем в бездну, прямо об землю, казалось бы. Страшное существо - хищник. На острове Уайт в зоопарке имела счастье наблюдать, как две тигрицы идут к цели с интересом хищника. Не просто прогуливаясь, не лениво слоняясь, а целеустремленно - и прямо на меня. Решетка утешала мало, потому что ощущение того, как на тебя идет машина смерти, парализует и лишает воли. А тигрицы всего-то шли понюхать облитые духами картонные коробки. У нас тут программа новая, по возвращению в дикую природу Шотландии давно вымерших здесь волков и рысей. Нет, в целом, я совершенно не против, круто же, волки, рыси, медведей еще можно. Натуральный север и все дела. Во всем этом меня только несколько озадачила формулировка мотивации - "для привлечения туризма". Каким образом стаи диких волков и падающие на голову с деревьев дикие же рыси будут привлекать туристов, я не хочу даже задумываться. Надо успеть поездить как следует в горы, а то потом разве что по берегу можно будет путешестовать, и то мелкими перебежками. Это, конечно, не пятиметровые акулы около Гринландии четырехсот лет от роду (четыреста, Карл, ЧЕТЫРЕСТА), но все же.

Остров Уайт своей белоснежной красотой и буйством стихий убивает. Физически ощущаешь, как захватывает дух и забывает отпустить. Не хочется ничего, только смотреть, смотреть, впитывать эти белые скалы, зеленые плато, бездонное небо и воду такого бирюзового цвета, что слезы наворачиваются. Температура воздуха +19, воды - +17, и, как оказалось, это - самое лучшее сочетание. Главное только не думать, а сразу с разгону нырять. Секунд двадцать умирания и ужаса, потом дикий жар, охватывающий все тело и выжигающий остатки разума, потом - полное единение с водой и абсолютный неразбавленный кайф. То есть, результат тот же, что и от абсента. А дальше главное только следить за берегом, потому что течение даже в самый тихий день в пять раз сильнее, чем где бы то ни было, где я бывала на Черном или Средиземном морях. Когда волнение, ощущаешь себя безвольной щепкой. Поэтому заплывать насколько-то удаленно от берега крайне не рекомендуется. Но и под берегом экстрима хватает. Теперь купаться буду ездить только на юг Англии и Уэльса.

В отпуске взялась таки за "Колесо Времени". Внезапно вспомнила, какой же это кайф - читать. Просто читать, для удовольствия, а не результата. Когда не надо анализировать, по сути даже думать - хочешь, думай, не хочешь, не думай, наслаждайся красивым ГГ и пыщ-пыщ. Меня давно еще предупреждали, что после окончания курса литературоведа многих отрезает от книг. Кого как - кого на время, кого вообще. Последний год я не читала совсем, да и до того пару лет только потому, что было надо. Казалось, что магия книг ушла от меня, потому что слишком много я препарировала, вскрывала, разрывала на части, взгрызаясь в поиск сути и интересных идей для статей. Мозг безжалостно отсеивал все, что не могло послужить целью, и целью вовсе не было наслаждение от чтения. Когда слишком важно сказать что-то "умное", ум атрофируется. Сколько раз за последнее время бралась и ломалась, не счесть. А сейчас ни телека не надо, ни инета, дайте книжку. Неважно что, надо с чего-то начинать. Фэнтези нечитанного, как выяснилось, у меня куда больше, чем нечитанной классики, по крайней мере основной. Составила список того, что будет следующим, сижу, наслаждаюсь. Особенно при этом приятно то, что нет еще экранизации, а значит нет соблазна полениться и включить кино. Ничто не забивает фантазию.
В то же время на волне "Колеса" и "Игры Престолов" начинаю понимать, что зря я, в общем-то, сей жанр столько лет отрицала. Много свободы жанр дает, и самое интересное в нем - это находить суть авторского интереса среди всех этих миров зеленого солнца, драконов, войнушек и прочего того самого пыщ-пыщ. У каждого писателя есть то, что у него болит, неважно, хороший он писатель или плохой, и в жанрах фэнтези и фантастики говорить о наболевшем проще всего - есть, чем прикрыться. Толкиен, вот, вроде бы о чем только не писал, однако болело у него главное - парадоксальный вопрос того, как соединить в себе упрямую христианскую веру и невыносимую тягу к мифологии язычества. Толкиен был искренним христианином, и при этом был безбожно влюблен в язычество во всех его проявлениях. И на протяжении тысяч страниц он пытался ответить сам для себя на вопрос, как же из одного вытекло второе, и как же их так соединило в мозгу человека, как бы так создать мир, в котором они друг другу не противоречили бы, но были бы единым целым. Многое у него получилось, многое - нет, и еще не известно, что из этого интереснее. Та же Роулинг все семь книг цикла ГП написала ради одной единственной цели - справиться с осознанием неизбежности смерти. Если не смириться, то хотя бы пояснить для себя и принять эту неизбежность. Совершенно очевидно, что это у нее тоже не получилось, но ей еще писать и писать. Мартина в свою очередь интересует политика и то, как человеческая натура политику порождает. Все линии драконов и зомби кажутся лишними на фоне беспощадности человека, кующего политику - хорошую, плохую, кровавую, справделивую, кующего ее осознанно и бессознательно, желая того или нет. Все остальное у него интересно, но очарованность человеком-политиком - сердце цикла, и это то, ради чего цикл существует. "Сумерки", к примеру, на тысячах страниц и сотнях минут экранного времени перерабатывают простой и незамысловатый страх девочки перед сексом, настолько явно, что даже как-то неудобно.
"Колесо" Джордана же по сути только об одном - о мужчинах и женщинах, о том непонимании, которое существует между полами, и том, как это непонимание преодолеть. Женщины как жрицы источника жизни, и мужчины, отрезанные от этого источника за то, что один из них, самый могущественный, возомнил, что сможет победить Зло (читай, порок и грех) в одиночку, без женщин, и был наказ безумием и смертью за свою гордыню. А теперь, переродившись, пытается как-то исправить ситуацию (ну или точнее, пытается он тупо выжить), пока одна половина женщин - те, что утратили какое-либо доверие к роду мужскому, - старается ему помешать, в том числе и методами воинствующего феминизма (читай, кастрацией, то есть отсечением от источника жизни), а вторая половина отчаянно в него влюблена и готова за него умереть в угоду древним пророчествам и ради обратного воссоединения иня и яна в гармонии и балансе. Убрать оттуда всю магию и сюжет, и останется чистый философско-психологический трактат на тему "че делать с бабами и как жить с мужиками". С этой точки зрения крайне любопытная вещь, и хочется узнать, куда Джордана в итоге завело в размышлизмах на эту животрепещущую тему. Давно не читала такого откровенного феминизма в исполнении мужчины. Довольно освежающе, после феминизма в исполнении женщин.

Ну и из радостного. Сегодня, сим светлым утром, в попытке спасти застрявшую между двух оконных рам ночную бабочку, до слоупока по имени меня дошло, КАК мыть эти треклятые британские окна.



ОНИ ОТКИДЫВАЮТСЯ ВНУТРЬ.

Мама очаровательна. Попросила меня под диктовку написать письмо подруге. По-русски. На третьем предложении с недоверием прервалась и спросила "ты что, уже все напечатала?". Да, говорю. Как это ты так быстро? Я пожимаю плечами, мол, я еще вообще не быстро, и даже не десятью пальцами. А ты это все по-русски? Ну естественно, а как же! Так ты же и по-немецки печатаешь так же быстро! Ну... да... А как ты переключаешься? Ступор и пробуксовка, а так же осознание того, какие, порой, пропасти лежат между людьми. Теперь она не перестает поражаться скорости моей печати, а я так и не могу ответить на вопрос, как же я переключаюсь.

Сегодня мну получил в зубы свой многострадальный диплом. Напилась. Наконец-то.

Завтра мну уезжает на юга, связи не будет, так что если что нужно, пишите тут в комментах, вернусь - разгребусь.

Чтоб вам не было скучно, даю заинтересованным и страдающим тем же заболиванием, и в продолжение предыдущей темы, ссылку на восхитительный фик по ГП. Чудесная работа с исходником, при этом неожиданная, стеб над религией, стеб над женскими романами, стеб над слэшем, очень тонкий и изящный, причем познавательный в некоторых неожиданных для фанфиков аспектах. Короче, сами прочтете вступительное слово автора. Со своей стороны могу сказать, что я давно так не смеялась над фанфиком. Инджой!

Гарри Поттер и Тайный Грех

Домашнее служение еще не началось, и сестра Минерва отвела Гарри в сторонку.

— Вы теперь такой занятой человек, брат Гарри, — вздохнула она. — Я вас прекрасно понимаю, в больнице хорошо платят. Жаль вот только, что Дом Божий остался без ваших любящих рук.

— Дом Божий? — испугался юный евангелист.

— Зал собраний, — поморщилась миссис Макгонагалл. Слова «кинотеатр» она старалась по возможности избегать. — Вы поставили пастора в очень неловкое положение, брат Гарри. Вы теперь убираете зал только по вечерам и выходным, а все так же пользуетесь благословением божьим — бесплатной комнатой.

— Но ведь и моя оплата за уборку втрое умень… — начал Гарри.

— Да, дорогой мой, мы всё понимаем, — скорбно вздохнула сестра Минерва. — Пока мы живем на этой грешной земле, мы вынуждены добывать хлеб в поте лица своего.

Гарри некстати вспомнил, что миссис Макгонагалл работает в банке, и пота на ее лице он ни разу не видел — вероятно, потому, что морщинистое лицо сестры во Христе было всегда аккуратно припудрено.

— Раз уж сложилась такая ситуация, что днем некому убирать зал, администрация кинотеатра настаивает на том, чтобы вы платили за помещение, Гарри, — подвела печальный итог сестра Минерва. — Добр и милостив Господь, восемьдесят фунтов в неделю — это не деньги.

Очевидно, на лице юного христианина не отразилось должного восхищения божьей милостью.

— Мы будем за вас молиться, брат Гарри, — сестра во Христе по-матерински сжала его плечо. — Господь не оставит вас. Верьте, Он все устроит.

Несколько утешившись обещанием самой сестры Минервы, Гарри сел на свое привычное место. Надо было помолиться, но в голове молодого человека вертелись злодейские цифры: прожить можно было, только игнорируя десятину и пожертвования, но добавлять к своему послужному списку новый грех не хотелось.

«Бог все устроит», — вспомнил Гарри. Его грызло подозрение, что сие изречение касается только праведников. Если бы Бог «все устраивал» и для грешников, у тех бы не было никакого стимула двигаться в Духе, думал юный евангелист. Юноша знал, что отвратительное жилье без удобств где-то на окраине города стоит не менее пятисот фунтов в месяц, к чему присовокупятся расходы на проезд, поэтому жаловаться и в самом деле было грех.

Гарри привычно здоровался с входящими в гостиную собратьями по вере. Следовало пожимать друг другу руки и говорить «Будьте благословенны».

«Прикосновение к телу другого человека вызывает много эмоций», — вспомнил он вдруг слова профессора. Очевидно, мистер Снейп все же ошибся — прикосновения к чужим рукам не вызывало ничего, кроме простой симпатии и ощущения теплых ладоней.

Внезапно высокие двойные двери гостиной распахнулись, и в комнату вошел не кто иной, как пастор Дамблдор. Все вскочили, несколько удивленные — пастор редко осчастливливал своим посещением домашние группы.

Гарри заметил, что пастор сегодня весьма серьезен. Дамблдор кивнул собравшимся и жестом попросил всех сесть.

— Дорогие мои, возлюбленные братья и сестры, — начал он. Голос пастора был особенно густ и насыщен благодатью от Господа. — Все вы знаете, что Отец испытывает тех, кого любит. Я сегодня здесь для того, чтобы сказать об этом. Да, Господь посылает нам нелегкое испытание.

В гостиной повисла тишина.

— Новость может показаться вам благоприятной. Но не обманывайтесь, возлюбленные мои. Дело в том, что к нам приезжает лидер американской харизматической церкви, благословенный пастор Риддл. Возможно, кто-то из вас его знает.

— У меня есть его книги, — неожиданно проскрипела маленькая старушка. — Целых три штуки.

Сестра Минерва изничтожила пожилую леди осуждающим взглядом.

— Как бы то ни было, пастор Риддл принадлежит к нашей деноминации, церковь «Упивающиеся Духом» также является харизматической. Однако каждому пастору, как известно, Господь открывает Себя по-своему, — Дамблдор обвел прихожан тяжелым взглядом, означающим, что пастору Риддлу открыто не столь много, как могло бы показаться человеку неискушенному. — Я не имею ничего против проповедей нашего американского брата во Христе, тем более, что на нем помазание от Господа.

— А то на вас не помазание, — возмутилась мадам Хуч. — Зачем нам американское помазание? Своё — не хуже.

Пастор Дамблдор снисходительно улыбнулся.

— Помазание Божье равно для всех, сестра Роланда, — царственно сказал он. — Благость Господа не разделяет людей. Если людей что и разделяет, так это грех, — вдруг прибавил он и ввинтил холодный острый взгляд в брата Гарри.

Юный евангелист помертвел. Где-то внутри заскребли тонкие коготки нехорошего предчувствия.

— Да, на чем я остановился, — продолжил пастор, оглаживая бороду. — Итак, нас почтит своим приездом благословенный пастор Риддл. Все это было бы прекрасно, если бы не одно «но». Господин Риддл арендовал зал в нашем же здании. Финансовые возможности «Упивающихся Духом» настолько отличаются от скромных возможностей «Источника Любви», что мы вынуждены будем ограничить наши служения до трех в неделю, — тяжело вздохнул Дамблдор. — Кинозал практически выкуплен под служения пастора Риддла, сеансы кинофильмов отменены.

— Ну и слава Господу, — опять не сдержалась мадам Хуч. — Меньше порнографии в Доме Божьем.

— А где мы будем собираться, сестра Роланда? Вы об этом не задумались? — по-кошачьи ощерилась сестра Минерва.

— У вас разве нельзя, сестра? — простодушно отозвалась сестра Помона. — Места хватает, — она широко махнула рукой, едва не сбив с Гарри очки.

Поджатые губы и опущенные долу очи были красноречивым свидетельством того, что такая жертва сестры Минервы Господу неугодна.

— Дорогие братья и сестры, — сказала миссис Макгонагалл. — Я, конечно, могу предоставить свою квартиру и для служений, и взять на себя все связанные с этим хлопоты. Но скажите мне, кого в таком случае благословит Господь, меня или вас?

По гостиной пошел задумчивый гул.

— Конечно, Отец благословит сестру Минерву, — пастор одобрительно кивнул миссис Макгонагалл. Та сидела, выпрямив спину и опустив глаза, чинно сложив морщинистые руки в замок. На ее коленях покоилась Библия в красно-коричневом кожаном переплете, с серебряными уголками и серебряным же ажурным крестом — предмет светлой зависти собратьев во Христе. — Отец щедро благословит ее, как благословлял до сих пор, видя ее бескорыстие и преданность делу Божию. А вот благословит ли он вас, собратья? Если бы мы, возлюбленные дети мои, собрали наши скромные пожертвования, не утаили от Господа десятины и приношения наши, то давно бы имели средства для строительства собственного Храма. И нас не беспокоил бы приезд американского пастора, не огорчали бы грешники, оскверняющие церковь блудом и развратом. Господь читает в наших сердцах. Много ли мы сделали для Отца? Много ли собрали в житницы?

Гарри понурил голову. Ему очень хотелось сделать для Отца что-то хорошее. Он, Гарри, искупит свою вину. Отдаст все, что у него есть. Будет строить Храм своими руками, носить по кирпичику. Только бы Отец не сердился. Только бы простил и помог.

— Так вознесем же молитву Господу, да изольет Он благодать на каждое щедрое сердце, — воззвал пастор. — Объединим наши усилия в богоугодном желании жертвовать на Храм, — проникновенно сказал он. — И да вернет Отец нам сторицей все, что не пожалело сердце наше ради Него. Вознесем хвалу Отцу, Сыну и Духу.

Урезанная до пятерых душ группа прославления вознесла в небеса чистые ангельские голоса.

— Велик наш Бог, о, как Ты велик, наш Бо-о-ог, — зазвенела нежная хвала Господу.

Гарри внезапно прошиб холодный пот. Первые девять нот этой самой мелодии сегодня сыграл ему на ухо сигнал белого Роллс-Ройса, когда юный христианин вылетел из дома нечестивого мужеложца. Вот он, перст Господень: Гарри едва не погиб под колесами пасторской машины. Очевидно, Господь благословил пастора Дамблдора новым автомобилем — предыдущий серебристо-серый Мазерати Кватропорте с наклейкой «Со мной Иисус» юный евангелист узнал бы мгновенно: пастор неоднократно брал с собой Гарри, чтобы тот помог грузить коробки с брошюрами «Источника любви». Мазерати Кватропорте был так хорош, что сам Иисус наверняка не отказался бы составить компанию святому человеку, тем более что, когда пастора спросили о цвете автомобиля, Дамблдор скромно ответствовал: «Цвет Иисусова осла».

— Велик наш Бо-ог, — осторожно пел Гарри, подозревающий, что Господь забыл благословить его слухом. К его утешению, в этом несчастье он был не одинок: чего стоили режущие ухо звуки, издаваемые сестрой Роландой. — Воспоем Тебе славу и хвалу-у... — юный евангелист поднял глаза к небу, чтобы песня его скорей достигла ушей Всеблагого.

На лепном потолке сестры Минервы пухлый веселый купидон задорно натягивал свой арбалет. Проклятое оружие древних напоминало формой губы мистера Снейпа. Гарри вновь ощутил жар в своей ладони.

Он задумался. Что подумал профессор, когда он, Гарри, убежал? Быть может, он почувствовал себя так же ужасно, как он сам тогда, в раздевалке? Вряд ли, утешил себя юноша, вспоминая наглые серые глаза Драко. У профессора есть тот, другой. Они погибнут оба. Гарри пытался отыскать в своем сердце христианское сочувствие к блондину, но его было ничтожно мало, а может, и не было вовсе.

Юноша очнулся от размышлений только тогда, когда в руки ему ткнули бархатный красный мешочек для пожертвований. Спохватившись, Гарри вытащил из кармана все, что там лежало, и без раздумий погрузил фунты в мягкую кумачовую пасть.Домашнее служение еще не началось, и сестра Минерва отвела Гарри в сторонку.

— Вы теперь такой занятой человек, брат Гарри, — вздохнула она. — Я вас прекрасно понимаю, в больнице хорошо платят. Жаль вот только, что Дом Божий остался без ваших любящих рук.

— Дом Божий? — испугался юный евангелист.

— Зал собраний, — поморщилась миссис Макгонагалл. Слова «кинотеатр» она старалась по возможности избегать. — Вы поставили пастора в очень неловкое положение, брат Гарри. Вы теперь убираете зал только по вечерам и выходным, а все так же пользуетесь благословением божьим — бесплатной комнатой.

— Но ведь и моя оплата за уборку втрое умень… — начал Гарри.

— Да, дорогой мой, мы всё понимаем, — скорбно вздохнула сестра Минерва. — Пока мы живем на этой грешной земле, мы вынуждены добывать хлеб в поте лица своего.

Гарри некстати вспомнил, что миссис Макгонагалл работает в банке, и пота на ее лице он ни разу не видел — вероятно, потому, что морщинистое лицо сестры во Христе было всегда аккуратно припудрено.

— Раз уж сложилась такая ситуация, что днем некому убирать зал, администрация кинотеатра настаивает на том, чтобы вы платили за помещение, Гарри, — подвела печальный итог сестра Минерва. — Добр и милостив Господь, восемьдесят фунтов в неделю — это не деньги.

Очевидно, на лице юного христианина не отразилось должного восхищения божьей милостью.

— Мы будем за вас молиться, брат Гарри, — сестра во Христе по-матерински сжала его плечо. — Господь не оставит вас. Верьте, Он все устроит.

Несколько утешившись обещанием самой сестры Минервы, Гарри сел на свое привычное место. Надо было помолиться, но в голове молодого человека вертелись злодейские цифры: прожить можно было, только игнорируя десятину и пожертвования, но добавлять к своему послужному списку новый грех не хотелось.

«Бог все устроит», — вспомнил Гарри. Его грызло подозрение, что сие изречение касается только праведников. Если бы Бог «все устраивал» и для грешников, у тех бы не было никакого стимула двигаться в Духе, думал юный евангелист. Юноша знал, что отвратительное жилье без удобств где-то на окраине города стоит не менее пятисот фунтов в месяц, к чему присовокупятся расходы на проезд, поэтому жаловаться и в самом деле было грех.

Гарри привычно здоровался с входящими в гостиную собратьями по вере. Следовало пожимать друг другу руки и говорить «Будьте благословенны».

«Прикосновение к телу другого человека вызывает много эмоций», — вспомнил он вдруг слова профессора. Очевидно, мистер Снейп все же ошибся — прикосновения к чужим рукам не вызывало ничего, кроме простой симпатии и ощущения теплых ладоней.

Внезапно высокие двойные двери гостиной распахнулись, и в комнату вошел не кто иной, как пастор Дамблдор. Все вскочили, несколько удивленные — пастор редко осчастливливал своим посещением домашние группы.

Гарри заметил, что пастор сегодня весьма серьезен. Дамблдор кивнул собравшимся и жестом попросил всех сесть.

— Дорогие мои, возлюбленные братья и сестры, — начал он. Голос пастора был особенно густ и насыщен благодатью от Господа. — Все вы знаете, что Отец испытывает тех, кого любит. Я сегодня здесь для того, чтобы сказать об этом. Да, Господь посылает нам нелегкое испытание.

В гостиной повисла тишина.

— Новость может показаться вам благоприятной. Но не обманывайтесь, возлюбленные мои. Дело в том, что к нам приезжает лидер американской харизматической церкви, благословенный пастор Риддл. Возможно, кто-то из вас его знает.

— У меня есть его книги, — неожиданно проскрипела маленькая старушка. — Целых три штуки.

Сестра Минерва изничтожила пожилую леди осуждающим взглядом.

— Как бы то ни было, пастор Риддл принадлежит к нашей деноминации, церковь «Упивающиеся Духом» также является харизматической. Однако каждому пастору, как известно, Господь открывает Себя по-своему, — Дамблдор обвел прихожан тяжелым взглядом, означающим, что пастору Риддлу открыто не столь много, как могло бы показаться человеку неискушенному. — Я не имею ничего против проповедей нашего американского брата во Христе, тем более, что на нем помазание от Господа.

— А то на вас не помазание, — возмутилась мадам Хуч. — Зачем нам американское помазание? Своё — не хуже.

Пастор Дамблдор снисходительно улыбнулся.

— Помазание Божье равно для всех, сестра Роланда, — царственно сказал он. — Благость Господа не разделяет людей. Если людей что и разделяет, так это грех, — вдруг прибавил он и ввинтил холодный острый взгляд в брата Гарри.

Юный евангелист помертвел. Где-то внутри заскребли тонкие коготки нехорошего предчувствия.

— Да, на чем я остановился, — продолжил пастор, оглаживая бороду. — Итак, нас почтит своим приездом благословенный пастор Риддл. Все это было бы прекрасно, если бы не одно «но». Господин Риддл арендовал зал в нашем же здании. Финансовые возможности «Упивающихся Духом» настолько отличаются от скромных возможностей «Источника Любви», что мы вынуждены будем ограничить наши служения до трех в неделю, — тяжело вздохнул Дамблдор. — Кинозал практически выкуплен под служения пастора Риддла, сеансы кинофильмов отменены.

— Ну и слава Господу, — опять не сдержалась мадам Хуч. — Меньше порнографии в Доме Божьем.

— А где мы будем собираться, сестра Роланда? Вы об этом не задумались? — по-кошачьи ощерилась сестра Минерва.

— У вас разве нельзя, сестра? — простодушно отозвалась сестра Помона. — Места хватает, — она широко махнула рукой, едва не сбив с Гарри очки.

Поджатые губы и опущенные долу очи были красноречивым свидетельством того, что такая жертва сестры Минервы Господу неугодна.

— Дорогие братья и сестры, — сказала миссис Макгонагалл. — Я, конечно, могу предоставить свою квартиру и для служений, и взять на себя все связанные с этим хлопоты. Но скажите мне, кого в таком случае благословит Господь, меня или вас?

По гостиной пошел задумчивый гул.

— Конечно, Отец благословит сестру Минерву, — пастор одобрительно кивнул миссис Макгонагалл. Та сидела, выпрямив спину и опустив глаза, чинно сложив морщинистые руки в замок. На ее коленях покоилась Библия в красно-коричневом кожаном переплете, с серебряными уголками и серебряным же ажурным крестом — предмет светлой зависти собратьев во Христе. — Отец щедро благословит ее, как благословлял до сих пор, видя ее бескорыстие и преданность делу Божию. А вот благословит ли он вас, собратья? Если бы мы, возлюбленные дети мои, собрали наши скромные пожертвования, не утаили от Господа десятины и приношения наши, то давно бы имели средства для строительства собственного Храма. И нас не беспокоил бы приезд американского пастора, не огорчали бы грешники, оскверняющие церковь блудом и развратом. Господь читает в наших сердцах. Много ли мы сделали для Отца? Много ли собрали в житницы?

Гарри понурил голову. Ему очень хотелось сделать для Отца что-то хорошее. Он, Гарри, искупит свою вину. Отдаст все, что у него есть. Будет строить Храм своими руками, носить по кирпичику. Только бы Отец не сердился. Только бы простил и помог.

— Так вознесем же молитву Господу, да изольет Он благодать на каждое щедрое сердце, — воззвал пастор. — Объединим наши усилия в богоугодном желании жертвовать на Храм, — проникновенно сказал он. — И да вернет Отец нам сторицей все, что не пожалело сердце наше ради Него. Вознесем хвалу Отцу, Сыну и Духу.

Урезанная до пятерых душ группа прославления вознесла в небеса чистые ангельские голоса.

— Велик наш Бог, о, как Ты велик, наш Бо-о-ог, — зазвенела нежная хвала Господу.

Гарри внезапно прошиб холодный пот. Первые девять нот этой самой мелодии сегодня сыграл ему на ухо сигнал белого Роллс-Ройса, когда юный христианин вылетел из дома нечестивого мужеложца. Вот он, перст Господень: Гарри едва не погиб под колесами пасторской машины. Очевидно, Господь благословил пастора Дамблдора новым автомобилем — предыдущий серебристо-серый Мазерати Кватропорте с наклейкой «Со мной Иисус» юный евангелист узнал бы мгновенно: пастор неоднократно брал с собой Гарри, чтобы тот помог грузить коробки с брошюрами «Источника любви». Мазерати Кватропорте был так хорош, что сам Иисус наверняка не отказался бы составить компанию святому человеку, тем более что, когда пастора спросили о цвете автомобиля, Дамблдор скромно ответствовал: «Цвет Иисусова осла».

— Велик наш Бо-ог, — осторожно пел Гарри, подозревающий, что Господь забыл благословить его слухом. К его утешению, в этом несчастье он был не одинок: чего стоили режущие ухо звуки, издаваемые сестрой Роландой. — Воспоем Тебе славу и хвалу-у... — юный евангелист поднял глаза к небу, чтобы песня его скорей достигла ушей Всеблагого.

На лепном потолке сестры Минервы пухлый веселый купидон задорно натягивал свой арбалет. Проклятое оружие древних напоминало формой губы мистера Снейпа. Гарри вновь ощутил жар в своей ладони.

Он задумался. Что подумал профессор, когда он, Гарри, убежал? Быть может, он почувствовал себя так же ужасно, как он сам тогда, в раздевалке? Вряд ли, утешил себя юноша, вспоминая наглые серые глаза Драко. У профессора есть тот, другой. Они погибнут оба. Гарри пытался отыскать в своем сердце христианское сочувствие к блондину, но его было ничтожно мало, а может, и не было вовсе.

Юноша очнулся от размышлений только тогда, когда в руки ему ткнули бархатный красный мешочек для пожертвований. Спохватившись, Гарри вытащил из кармана все, что там лежало, и без раздумий погрузил фунты в мягкую кумачовую пасть.

"Tell me one last thing," said Harry. "Is this real? Or has this been happening inside my head?"
Dumbledore beamed at him, and his voice sounded loud and strong in Harry's ears even though the bright mist was descending again, obscuring his figure.
"Of course it is happening inside your head, Harry, but why on earth should that mean that it is not real?"

В прошлый четверг я сдавала устный выпускной экзамен по британской литературе. Одним блоком шла современная детская и юношеская литература. Дэвид Алмонд, Марк Хаддон, Майкл Морпурго. Знаю, что большинству эти имена ничего не говорят, но это огромный пласт серьезной литературы для тех, кому еще рано читать взрослую. Это и реализм, и магический реализм (целый отдельный жанр, разумеется), и социальная критика. Это не Жуль Верн, это литература для ребенка наших дней, ребенка эпохи пост-модернизма. Ребенка, растущего в обнимку с айпадами и войной в Сирии в прямом эфире. Литература, способная помочь ему сбежать от мира, и в то же время готовящая его к этому миру. Это хорошая детская литература. И очень жаль, что она практически местячковая, но Британия всегда шла впереди планеты всей. На экзамене мы должны были говорить об этих авторах, и мы, конечно, говорили о них. Однако начала экзаменатор с совершенно неожиданного для меня вопроса, "а в каком состоянии находилась детская литература лет пятнадцать назад?". "В плачевном", сказала я. "И что изменило ситуацию?". Фанат во мне ответил быстрее, чем я успела подумать, "Гарри Поттер". Я думала, на этом экзамен и закончится.  "Совершенно верно. Жанр детской литературы уже официально делится на эпохи пре-Поттер и пост-Поттер". Вот так. Пока критики бились на полях боевых литературных действий, пока родители спорили, читать детям вслух эти книги или сжечь их на костре инквизиции, пока скептики говорили о деньгах и маркетинге, пока знатоки морщили нос, прочитав только первую книгу и не взлюбив слог, пока фильмы трясли кинотеатры, пока строился парк развлечений, пока всплеск безумного интереса превращался в настоящий социальный и культурный феномен, сами книги просто вывели из кризиса и упадка целый жанр, посадив детей читать, а писателей - работать над литературой для детей, столь неприбыльной еще так недавно. И можно сколько угодно говорить, что есть и лучше, и круче, и вообще Роулинг просто оказалась в нужном месте в нужное время (что неправда, конечно, потому что жанр был в полном упадке, и даже ее издатель советовал не бросать работу, потому что не верил, что современный ребенок может бросить телевизор и приставки ради книги), но факт остается неоспоримым.

Мне было девять, когда я впервые начала читать про очкарика. Тогда у нас об этой книге, тогда еще одной-единственной, не знал вообще никто. Никаких переводов не было и в помине. Оригинал же можно было купить только в одном магазине в Киеве за бешеные деньги, 45 долларов. В то время на 45 долларов в Киеве можно было прожить месяц. Это были сумасшедшие деньги. Но у меня на курсах английского языка была невероятная учительница. "Мне все равно, как вы купите эти книги, хоть одну на всех. Но вы ее купите," сказала она нашим родителям. Как заставить детей семи-десяти лет читать на чужом языке в обнимку со словарем? Только если дать им Гарри Поттера, еще не переведенного на их родной язык. Мы спятили с этой книжки. Мы просиживали сутками над словарем, желая понять каждое слово. Это было настолько непохоже на все, что украинский школьник мог найти в школьной программе или библиотеке родителей, что нам было жалко упустить даже самую несущественную деталь. Так я выучила английский.
Потом были годы ожидания. Я считаю, что мы - поколение Гарри Поттера, начавшее читать его в детстве и закончившее уже в довольно сознательном возрасте - получили невероятную привилегию. Мы могли искренне переживать за героев долго и со вкусом. Мы могли строить версии, как все закончиться, спекулировать и придумывать свое. Фандом тогда имел смысл, потому что мы все были связаны Загадкой и чувством, что это все - для нас. Мы первые прятались под одеялом, когда Вольдеморт восстал из котла. Мы первые плакали над Сириусом. Мы первые ненавидили Снейпа, а потом влюблялись в него. Поколения и поколения после нас будут читать книги, но мы уже будем знать, что там, и они будут спрашивать нас, "мам, ну мам, ну скажи, ну скажи", а мы будем отвечать "вот прочитаешь и узнаешь". Нам было некого спрашивать. Мы открывали этот мир вместе с Роулинг в режиме реального времени. Как когда-то люди читали Властелина Колец кусками в журналах, пока он публиковался, так и мы. И это было очень круто. А еще это всегда оставалось. За то десятилетие, пока выходили книги, я успела переехать в другую страну, полностью изменить свою жизнь, увидеть новые перспективы, выбрать свой путь в жизни, отбросить этот путь, выбрать новый... А главная интрига Гарри Поттера все оставалась. Потом, конечно, мы переключились на фильмы, и еще пять лет ждали их. Теперь, вот, ждем Поттермор. Люди моего возраста часто благодарят Роулинг за то, что она была нашим детством. Но она больше, чем это. Она теперь уже всегда будет связью с этим самым детством. Даже когда само оно почти забудется. В этом и заключается феномен.
После выходы последного фильма я никак не касалась темы. Не перечитывала, не пересматривала, как-то было все не к месту, да и не тянуло. А потом я попала в Эдинбург. Знаете, Эдинбург невероятно литературный город. Я не бывала еще в городах, где все настолько было бы привязано к миру литературы. Что, конечно, неудивительно, учитывая тот простой факт, что добрая половина всех стоящих европейских писателей либо родом оттуда, либо там жила. Этого я не знала, в мире вообще принято считать, что это английская литература крута, а шотландская? Что такое шотландская? Только уже на месте до меня дошло, что 90 процентов тех писателей, которых все учителя называли английскими, на самом деле были шотландцами.  Вот такое внезапное открытие величия этой нации. В этом городе литературой пропитано все. Музеи, названия улиц, не только в честь авторов, но и в честь самих произведений и героев, кладбища, где на каждом углу похоронен какой-нибудь великий литератор, памятники (памятник сэру Вальтеру Скотту - самый большой памятник литературному деятелю в мире и похож на церковь, шотландцы умеют любить своих героев), литературные клубы, библиотеки по пять штук на квартал, эти чудеснейшие книжные магазины, особенно секонд-хэнд, с редчайшими изданиями... В этом городе невозможно не заразиться литературной лихорадкой, даже если прежде от вида книг вас тошнило. И, поскольку эдинбуржцы так гордятся своим литературным наследием, они, конечно, гордятся и Джей Кей. Гордятся открыто и без всяких скидок. Поттера здесь поминают чуть ли не на каждом углу, к большому восторгу многочисленных туристов-поттероманов. Впрочем, это и неудивительно, ведь сам город и есть мир Гарри Поттера. Я еще сделаю пост с фотографиями тех мест, что нашли свое отображение в книгах: и сам Хогвартс, и Диагон Аллею, и кладбище с могилами Томов Риддлей, и даже один из замков, где снимались сцены из первых фильмов, правда, это уже в Англии, но я и туда добралась, благо от границы близко. И, конечно, те кофе-шопы, где Роулинг писала первые книги, и ту гостиницу, где она написала окончание последней. При желании можно даже принять участие в экскурсии по городу по этим самым местам Гарри Поттера. Как вы понимаете, в такой обстановке невозможно было не захотеть окунуться в этом мир заново, тряхнуть стариной, так сказать. Сначала я думала, что отделаюсь пересмотром всех фильмов, но, конечно, это была дурная мысль. И вот, спустя пару месяцев, все пересмотрено, перечитано, переосмысленно, и даже на Поттермор пока делать нечего.

Конечно, первый раз книги читались взахлеб даже несмотря на чужой язык. Многие вещи ускользали, оставались не понятыми. Слишком много материала, чтобы охватить с первого раза, слишком много слоев. Однако даже с самого первого Философского Камня я помню, что книга вызвала очень сильную эмоциональную привязку к героям. Я, наверное, единственный человек в мире, который умудрился плакать над первыми страницами первой книги, потому что мне так было жалко этого мальчика, потерявшего родителей в автокатастрофе и живущего с этими жуткими родственниками. Думаю, традиция плакать над книгами и фильмами по поводу и без пошла именно оттуда. Роулинг и не только ее спрашивали, почему, ну почему эти книги так любят и стар, и млад, и по всему миру? Конечно, магия и весь магический мир сыграли свою роль, но это было круто в первой книге, это было еще круто во второй, это могло еще удивить в третьей. Но уже к пятой этот мир становится настолько естественным, настолько своим, что чудеса перестают удивлять. И тогда понимаешь, что все это время тебя держали не чудеса и не магия, а герои. Именно во множественном числе. Не один герой, не два, даже не три, что было бы логично, а все они, кучей. Есть те, которых очень любишь, есть те, кто не нравится, есть те, кого терпеть не можешь. Но привязываешься к ним ко всем, потому что, хоть они и волшебники и могут творить всякие удивительные вещи, которым мы можем только завидовать, все они в первую очередь такие же люди, как мы. Там нет идеалов, там нет абстрактного Добра и Зла. Я прочитала Случайную Вакансию Роулинг, ее первый роман для взрослых (хотя я готова спорить с каждым, кто будет утверждать, что последние книги Поттера для детей). И вывод подтвердился: Роулинг мастер персонажей. Можно иметь претензии к слогу или стилю изложения, тут уж кому как нравится. Но она видит людей насквозь, и она умеет это описать. Сколько блестящих задумок в литературе были погублены невнятными персонажами, вспомнить страшно. Я четко придерживаюсь той точки зрения, бытующей в среде некоторых критиков, что персонаж - это и есть сюжет, идея и форма романа. Все остальное не имеет смысла, если персонажи невнятны. И почему-то мне кажется, что этот мой взгляд тоже так или иначе вырос из Поттера. Идею или умные мысли я могу почитать и в философском трактате. В романах я хочу сопереживать героям, а для этого они должны быть живыми. На страницах этих семи книг читатель знакомится с что-то около двух сотен персонажей, и все они живые. Я уверена, что именно это и есть та основная причина, почему успех был и остается столь невероятным.

Вторая причина такого успеха, как ни странно, в традициях. Гарри Поттер - невероятно традиционное произведение литературы. Роулинг не придумывала велосипед, она взяла все давно проверенные формы и схемы и соединила их в одной истории. Это и типичнейший бильдунгсроман, и лав стори, и детектив, и страшилка, и мифология, и готика, и реализм, и комедия, и трагедия в одном. Это все традиции английской, а точнее, британской литературы, что были изобретены на Туманном Альбионе, и каждый найдет здесь что-то для себя, будь он любитилем Стивенсона, Дикенса, Толкиена, Дойля, Шелли или кого угодно другого. На самом деле, тому, как написан Гарри Поттер, в Британии обучают юных литераторов на уроках сочинения. В Германии, к сожалению, писать книги в университетах не учат, а вот в Британии - да. А Роулинг просто выдала краткое (хотя это, конечно, вопрос спорный, хехе) пособие "как написать успешную книгу". И это работает. Кому-то консерватизм может казаться глупостью, но на нем стоит мир (Нэл делает вид, что не она вчера проголосовала на выборах в немецкий парламент за либералов).

Однако главной причиной я считаю то, что все эти живые герои попали в Эпическую Сказку о вещах, которые актуальны всегда. Всегда были и всегда будут. Как сказала сама Роулинг, о морали и смерти. Не о Добре и Зле, как любят порой формулировать. Добро и Зло - это в Библии. А здесь - мораль и смерть. Она задает вопросы, которые, я думаю, задает себе в жизни каждый сознательный человек. И она далеко не всегда дает ответы.

Это то, почему я не считаю Гарри Поттера детскими книгами. Конечно, читать их в детстве было круто. По крайней мере, первые, потому что последние я читала уже далеко не в детстве. В детстве впечатление от книг сводилось к двум тезисам, "магия - это круть, я тоже хочу в Хогвартс" и "Гарри должен победить этого плосконосого". В детстве и даже отрочестве вся сага воспринималась мною как большой Квест, так же, как я в детстве воспринимала и поход Фродо. Поэтому, когда Квест был выполнен, Вольдеморт побежден, эпилог жизнеутверждающ, я после первого прочтения была очень довольна и рада. Седьмая книга оказалась отличным окончанием столь крутой истории. Как же удивительно было осознать, что сейчас, будучи постарше и прочитав во второй раз, вопрос Квеста отошел на задний план, а на передний вышли эти две главные проблемы человечества: мораль и смерть. И ощущение после книг осталось совсем не таким радужным и радостным, как в первый раз. Потому что только в этот раз я полностью осознала цену, которую заплатил каждый из героев за то, чтобы появиться в эпилоге. И в этот раз цена не кажется мне сопоставимой с победой. Не в том смысле, что нужно было поступать как-то иначе. А в том, что бывают в жизни ситуации, когда выбор очевиден, но от этого не становится легче. Я думаю, это слишком жестокая правда для детей, поэтому убеждена, что читать эти книги надо или в сознательном возрасте, или как минимум два раза.

По опросам совершенно ясно, что сам Гарри является далеко не самым любимым персонажем читателей. И это при том, что ему в принципе невозможно не сочувствовать. И тем не менее. И я считаю это большим плюсом книг. Я вообще не люблю идеальных главных героев, подозреваю, это пошло еще от Пятнадцатилетнего Капитана, которого я возненавидела за то, какой он, падла, идеальный. Кому, ну кому может быть интересен такой главгер? Чему у него учиться? Разве можно учиться у Ходячей Правильности? У Гарри можно научиться многому, в том числе и от обратного. Он вспыльчив, он бывает несдержан, у него нелады с христианским всепрощением, он импульсивен, обидчив, не гнушается манипулировать людьми и порой бывает до зубовного скрежета узколоб. Однако при всей его неидеальности он - глубоко хороший парень. Чорд, получился портрет моего Джея, гыгыгыгы. И он идет к этому хорошему в себе через боль, ошибки, страх и, что самое тяжелое, огромное чувство потери и вины за эту потерю, и через злость и ненависть не только к причине этих потерь, но, отчасти, и к самому себе, и далеко не всегда напрасно. И все же он приходит к нему. Только со второго раза до меня дошел смысл слов Гарри в последней стычке с Вольдемортом, "You won't be killing anyone else tonight, ... [y]ou won't be able to kill any of them, ever again. ... I was ready to die to stop you hurting these people ... They're protected from you" (Deathly Hallows, "The Flaw in the Plan"). Разумеется, это прямая цитата из жизни Христа, и, разумеется, шесть лет назад я этого не уловила. Седьмая книга вообще насквозь пропитана христианским символизмом. Но не уловила я этого шесть лет назад не потому, что тогда не знала о христианстве, конечно. А потому, что здесь этот символизм передан универсально и совершенно, исключительно арелигиозно, а значит, он воспринимается чисто и незамутненно.
Арелигиозность Гарри Поттера для меня лично - это одна из самых важных вещей. Не антирелигиозность, а именно а-. Книги не отрицают религию, ее там просто нет. Ни со знаком плюс, ни со знаком минус, ни христианство, ни что-либо другое. Символы есть, мудрости есть, жертвенность есть, греховность есть, дух есть. А религии нет. Персонажи даже не восклицают "о боже", предпочитая поминать Мерлина. Эти книги действительно универсальны для всех народов. Не нужно читать священные писания, чтобы понимать, что плохо, а что хорошо в этом мире. Не нужно думать о рае и аде, чтобы принимать последствия своих решений. И невозможно переложить ответственность на кого-то другого, в том числе и на кого-то, кто выше тебя. Я бы хотела, чтобы дети, и не только дети, вынесли для себя эту мысль.

Конечно, написать про всех любимых героев совершенно невозможно, как и обо всех поднятых темах, любимых моментах, и так далее, и так далее. Формат серий книг дает, конечно, практически неограниченные возможности в том, чтобы создавать и расширять мир. Сложность состоит в том, чтобы из книги в книгу не терять уровень напряженности и продолжать сыпать интересными находками, но чем-чем, а воображением Роулинг природа не обидела. В этих книгах таятся десятки, возможно сотни диссертаций, тем более если добавить Квиддич Сквозь Века (проведите десять параллелей с историей развития какого-нибудь крикета, например), Волшебных Существ (к примеру, подробный анализ мифических существ в какой-нибудь конкретной мифологии, допустим кельтской, и видение Роулинг) и Сказки Бидля (вообще море всевозможных тем). А уж если взять еще доп-материалы с Поттермор... Литературный критик в действии, хехе, обучили на свою голову. Не Шекспир, конечно, но возможности тоже практически неограниченные. Но все же даже среди этой массы материала и несмотря на мой поттеромановскую всеядность, есть линии, которые трогают меня особенно, работа Роулинг с которыми мне, лично мне, нравится больше всего.

Безграничный восторг и в то же время безграничную горечь у меня вызывает роман в романе, история в истории, то-что-было-до, "Мародеры". Порой у меня даже складывалось ощущение, что Гарри Поттер писался в большей степени для истории этих четырех парней, плюс Лили и Снейпа, чем для чего либо еще. Роулинг, конечно, автор жестокий, и здесь эта ее реалистическая жестокость, которая потом заполонит страницы Случайной Вакансии, нашла самое большее свое отображение (хотя нет, убийство Хедвиг намного хуже). Меня радует то, что Роулинг не сделала из них святых, заставив Гарри пройти через сомнения, злость и обиду на тех, в кого ему необходимо было верить. Кроме, наверное, Лили, ее чистый образ остался незапятнаным даже в седьмой книге, в которой досталось всем. Настолько незапятнанным, что внезапно начинаешь понимать "тетю Петунью": такие сестры - это просто кошмар, особенно если есть повод для серьезной зависти. Слишком беспечный и безбашенный Джеймс. Слишком мягкий и слабовольный Люпин. Слишком вздорный и наглый Сириус в первой части своей жизни, помешанный на ненависти к своей семье, во второй, конечно, сильно изменился, но теперь уже последствия Азкабана оставили свой след: Гермиона была совершенно права, когда говорила, что он не совсем в себе и не полностью осознает, что Гарри не Джеймс. И среди этой компании абсолютный тихоня-середнячок Петтигрю. На самом деле, типичная расстановка сил, я видела такие компашки не раз, такая есть в каждой школе, а я сменила их несколько. И, на самом деле, очень много здесь осталось за кадром. Но, как ни печально, и как ни хотелось бы верить в то, что Питер - просто мерзкая крыса, в том, что произошло, есть вина и его друзей, которых он предал. Это мало что оправдывает, и, пожалуй, главный тезис здесь все же "будь внимательнее при выборе тех, кого подпускаешь близко к телу". Но задуматься есть над чем.

"Harry continued up the stairs until he reached the topmost landing where there were only two doors. The one facing him bore a nameplate reading Sirius. Harry had never entered his godfather's bedroom before. He pushed open the door, holding his wand high to cast light as widely as possible. The room was spacious and must once have been handsome. There was a large bed with a carved wooden headboard, a tall window obscured by long velvet curtains and a chandelier thickly coated in dust with candle scrubs still resting in its sockets, solid wax banging in frostlike drips. A fine film of dust covered the pictures on the walls and the bed's headboard; a spiders web stretched between the chandelier and the top of the large wooden wardrobe, and as Harry moved deeper into the room, he heard a scurrying of disturbed mice.
The teenage Sirius had plastered the walls with so many posters and pictures that little of the wall's silvery-gray silk was visible. Harry could only assume that Sirius's parents had been unable to remove the Permanent Sticking Charm that kept them on the wall because he was sure they would not have appreciated their eldest son's taste in decoration. Sirius seemed to have long gone out of his way to annoy his parents. There were several large Gryffindor banners, faded scarlet and gold just to underline his difference from all the rest of the Slytherin family. There were many pictures of Muggle motorcycles, and also (Harry had to admire Sirius's nerve) several posters of bikini-clad Muggle girls. Harry could tell that they were Muggles because they remained quite stationary within their pictures, faded smiles and glazed eyes frozen on the paper. This was in contrast to the only Wizarding photograph on the walls which was a picture of four Hogwarts students standing arm in arm, laughing at the camera.
With a leap of pleasure, Harry recognized his father, his untidy black hair stuck up at the back like Harry's, and he too wore glasses. Beside him was Sirius, carelessly handsome, his slightly arrogant face so much younger and happier than Harry had ever seen it alive. To Sirius's right stood Pettigrew, more than a head shorter, plump and watery-eyed, flushed with pleasure at his inclusion in this coolest of gangs, with the much-admired rebels that James and Sirius had been. On James's left was Lupin, even then a little shabby-looking, but he had the same air of delighted surprise at finding himself liked and included... or was it simply because Harry knew how it had been, that he saw these things in the picture? He tried to take it from the wall; it was his now, after all, Sirius had left him everything, but it would not budge. Sirius had taken no chances in preventing his parents from redecorating his room.
Harry looked around at the floor. The sky outside was growing brightest. A shaft of light revealed bits of paper, books, and small objects scattered over the carpet. Evidently Sirius's bedroom had been reached too, although its contents seemed to have been judged mostly, if not entirely, worthless. A few of the books had been shaken roughly enough to part company with the covers and sundry pages littered the floor.
Harry bent down, picked up a few of the pieces of paper, and examined them. He recognized one as a part of an old edition of A History of Magic, by Bathilda Bagshot, and another as belonging to a motorcycle maintenance manual. The third was handwritten and crumpled. He smoothed it out.

Dear Padfoot,

Thank you, thank you, for Harry's birthday present! It was his favorite by far. One year old and already zooming along on a toy broomstick, he looked so pleased with himself. I'm enclosing a picture so you can see. You know it only rises about two feet off the ground but he nearly killed the cat and he smashed a horrible vase Petunia sent me for Christmas (no complaints there). Of course James thought it was so funny, says he's going to be a great Quidditch player but we've had to pack away all the ornaments and make sure we don't take our eyes off him when he gets going.
We had a very quiet birthday tea, just us and old Bathilda who has always been sweet to us and who dotes on Harry. We were so sorry you couldn't come, but the Order's got to come first, and Harry's not old enough to know it's his birthday anyway! James is getting a bit frustrated shut up here, he tries not to show it but I can tell - also Dumbledore's still got his Invisibility Cloak, so no chance of little excursions. If you could visit, it would cheer him up so much. Wormy was here last weekend. I thought he seemed down, but that was probably the news about the McKinnons; I cried all evening when I heard.
Bathilda drops in most days, she's a fascinating old thing with the most amazing stories about Dumbledore. I'm not sure he'd be pleased if he knew! I don't know how much to believe, actually because it seems incredible that Dumbledore

Harry's extremities seemed to have gone numb. He stood quite still, holding the miraculous paper in his nerveless fingers while inside him a kind of quiet eruptions sent joy and grief thundering its equal measure through his veins. Lurching to the bed, he sat down.
He read the letter again, but could not take in any more meaning than he had done the first time, and was reduced to staring at the handwriting itself. She had made her "g"s the same way he did. He searched through the letter for every one of them, and each felt like a friendly little wave glimpsed from behind a veil. The letter was an incredible treasure, proof that Lily Potter had lived, really lived, that her warm hand had once moved across this parchment, tracing ink into these letters, these words, words about him, Harry, her son.
Impatiently brushing away the wetness in his eyes, he reread the letter, this time concentrating on the meaning. It was like listening to a half-remembered voice.
They had a cat... perhaps it had perished, like his parents at Godric's Hollow... or else fled when there was nobody left to feed it... Sirius had bought him his first broomstick... His parents had known Bathilda Bagshot; had Dumbledore introduced them? Dumbledore's still got his Invisibility Cloak... there was something funny there...
Harry paused, pondering his mother's words. Why had Dumbledore taken James's Invisibility Cloak? Harry distinctly remembered his headmaster telling him years before, "I don't need a cloak to become invisible". Perhaps some less gifted Order member had needed its assistance, and Dumbledore had acted as a carrier? Harry passed on...
Wormy was here... Pettigrew, the traitor, had seemed "down", had he? Was he aware that he was seeing James and Lily alive for the last time?
And finally Bathilda again, who told incredible stories about Dumbledore. It seems incredible that Dumbledore..
That Dumbledore what? But there were any number of things that would seem incredible about Dumbledore; that he had once received bottom marks in a Transfiguration test, for instance, or had taken up goat charming like Aberforth...
Harry got to his feet and scanned the floor: Perhaps the rest of the letter was here somewhere. He seized papers, treating them in his eagerness, with as little consideration as the original searcher, he pulled open drawers, shook out books, stood on a chair to run his hand over the top of the wardrobe, and crawled under the bed and armchair.
At last, lying facedown on the floor, he spotted what looked like a torn piece of paper under the chest of drawers. When he pulled it out, it proved to be most of the photograph that Lily had described in her letter. A black-haired baby was zooming in and out of the picture on a tiny broom, roaring with laughter, and a pair of legs that must have belonged to James was chasing after him. Harry tucked the photograph into his pocket with Lily's letter and continued to look for the second sheet.
After another quarter of an hour, however, he was forced to conclude that the rest of his mother's letter was gone. Had it simply been lost in the sixteen years that had elapsed since it had been written, or had it been taken by whoever had searched the room? Harry read the first sheet again, this time looking for clues as to what might have made the second sheet valuable. His toy broomstick could hardly be considered interesting to the Death Eaters... The only potentially useful thing he could see her was possible information on Dumbledore. It seems incredible that Dumbledore… what?"

"Kreacher's Tale", Deathly Hallows

В чем заключается особенная прелесть таких вот романов в романах - так это в просторе для домысливания, и даже не только потому, что это просто бесконечный кладезь фанфиков, отчасти намного лучше, чем фанфики о главных героях. Другой такой кладезь - это легенда об Основателях Хогвартса. Мы знаем о них, вроде, совсем немного, по крайней мере по сравнению с другими героями. Однако если насобирать разброшенную по текстам информацию, плюс Поттермор, материала наберется еще для одного романа. И за холодными статуями и безмолвными символами проблескивают живые герои, объемные и полноценные. Чего стоит одна только история дочери Ровены и Кровавого Барона! Это ж Грозовой Перевал, Шекспир и половина шотландских баллад в двух абзацах! Если бы Роулинг принимала заявки на новый роман о мире Гарри Поттера, я бы, без сомнений, попросила написать обширный, полнокровный роман об Основателях страниц на тыщу пятьсот. Есть там невероятный потенциал, есть. Я уже молчу про то, сколь интересно было бы увидеть этот самый мир в другое историческое время.